11 
— Пожалуйста, замолчите! — умоляла Алида.
— Приговоренного, — безжалостно продолжал господин Таченский, — прогоняли сквозь строй три, четыре, пять, а то и семь раз, и каждый солдат наносил ему удар розгой. — Он с горечью закончил: — Если человек погибал под розгами, экзекуция продолжалась над его телом.
Алида заткнула уши.
— Я не могу… больше этого слышать, — запинаясь, произнесла она.
— Вы хотели узнать Россию, — отрезал господин Таченский. — Вот я вам и рассказываю. Англичанам нас не понять. Вы отзывчивы и способны сострадать, но в вашей стране больная собака видит больше сочувствия, чем умирающие от голода дети в России. — Немного помолчав, он добавил: — Помню, в детстве я слышал, как в селе Борисове засекли до смерти сорок четыре крепостных, столько же ослепили и тринадцать человек изувечили. — Посмотрев на бледное лицо Алиды, он продолжал: — За пять лет до моего отъезда из России, в 1844 году, еврейских детей старше шести лет отняли от родителей и определили на воинскую службу в самых дальних уголках страны.
— Но зачем? — не поняла Алида.
— От них требовали принять христианство. Тех, кто отказывался, нещадно истязали.
— Но это же зверство!
— Тысячам девушек — иудейкам и католичкам — приходилось еще хуже. Их заставляли удовлетворять похотливые желания солдат.
Алида слабо вскрикнула:
— Но не может… не будет же народ терпеть такую жестокость? Я слышала, кое-где крепостные поднимали бунты.
— С пустыми руками против пушек? — усмехнулся молодой человек. — Вы хоть понимаете, что из шестидесяти миллионов жителей России пятьдесят миллионов — крестьяне? Из них почти сорок миллионов — крепостные.
— То есть фактически рабы?
— Они полностью принадлежат своим хозяевам. Крепостного можно купить, продать или подарить на Рождество!
— Это же бесчеловечно!
— Конечно бесчеловечно! Но кого волнует, что происходит в России? Да и как в Европе могли знать о нашей жизни, если Николай I сам контролировал газеты, отказывался строить железные дороги и вообще препятствовал всякому прогрессу?
— Но новый царь, конечно, не таков?
— Так мне говорили, но я не поверю, пока не увижу это собственными глазами! И все же если моя матушка жива, я постараюсь взять ее с собой в Англию.
— Я буду молиться, чтобы вы нашли ее!
— Скорее всего ей пришлось жестоко голодать. Немногие отваживаются помогать семьям государственных преступников, навлекших на себя гнев царя.
— Но вам все-таки удалось убежать!
— Я нелегально покинул Россию с помощью друзей моего отца, которым посчастливилось избежать ареста. Моя мать была очень больна и не могла бежать со мной. Меня привезли в Англию, где я с тех пор и живу. Но я считал дни, часы и даже минуты до тех пор, пока смогу вернуться и отомстить за отца!
Его голос звучал довольно зловеще, и Алида незамедлительно спросила:
— Вы анархист?
— Именно так по-английски называется человек, который стремится создать общество без всякого правительства. Да, если хотите, я анархист. Но я скорее считаю себя человеком, восстающим против несправедливости, жестокости и садизма.
— Вы имеете право на подобные чувства, но я ни в коем случае не оправдываю убийство и всяческое кровопролитие.
— Где же выход?
— Попытаться просветить власть предержащих. В России, наверное, немало европейски образованных людей, желающих, чтобы их страна шла в ногу со всей Европой.
Господин Таченский улыбнулся:
— Вижу, вы неплохо разбираетесь в этих вопросах. Обещаю вам, мисс Шенли, не кидать бомб, пока не спасу свою матушку!
— Если вы ее найдете, вам трудно будет вывезти ее из России?
— Придется сделать это нелегально.
— Вы хотите сказать, что вам попытаются… помешать?
— Конечно, как только узнают, кто я такой! Мое имя в черном списке тайной полиции.
— Это ужасно!
— В России нет человека, который не боялся бы тайной полиции.
— Тогда я буду молиться, чтобы вы не попали к ним! — Алида все еще до конца не понимала, шутит он или говорит серьезно. В порыве сочувствия она положила руку на его плечо. — Мне очень жаль вас, правда! Если бы я могла хоть чем-то помочь вам!
Он бросил на нее беглый взгляд и поднес ее руку к губам:
— Да знаете ли вы, как много значило для меня поговорить с вами, рассказать вам о наболевшем? Какое облегчение я теперь чувствую!
11 
