— Ну, конечно, нет, — сердито бросила она. — Скотина, черная свинья, неандерталец… Кто мог подумать…
— У людей бывают самые разные хобби, — сказал Лаврик нейтральным тоном. — Мадам Соланж, я надеюсь, вы достаточно умны и не станете уверять, что это просто какая-то бордельная девка, по какой-то игре природы похожая на вас как две капли воды? Когда вы только вошли в бунгало, и он принялся вас раздевать, прекрасно можно различить и ваше золотистое платье, то самое, от Тиффани, и ваше уникальное ожерелье, подарок супруга…
— Я не дура, — сказала она, зло поджав губы. — Ну да, это я…
— Помилуйте, я никогда не считал вас дурой, — сказал Лаврик светским тоном. — А поскольку ум у вас быстрый и расчетливый, вы наверняка сбережете мне следующие фразы…
— О да, — горько рассмеялась она. — Ничего сложного здесь нет. Либо я сделаю то, что вы от меня хотите, либо пленка попадет к мужу… — и на ее лице впервые появилась тень страха — пусть тень, но страха.
Ну да, подумал Мазур. Есть чего бояться. Как говорил Лаврик, рогоносец ревнив, как черт, дело может и не ограничиться дюжиной смачных оплеух и пригоршней спущенных в унитаз бриллиантов.
Дело для этой красотки может кончиться совсем скверно. Случались печальные примеры в этом самом веселом городе. Уличный бандит, подстерегший знатную даму на полпути меж дверцей роскошного автомобиля и дверью роскошного магазина, ворвавшийся в дом грабитель, партизаны очередного Фронта, взявшие в заложницы супругу «акулы капитализма» и как-то очень уж поторопившиеся ее убить… И всегда, что характерно, «парни в старых школьных галстуках» оказывались совершенно ни при чем, они непритворно скорбели, а полиция никогда не находила следов. Да вдобавок — черный. Хотя, будь на пленке белый, финал ничем не отличался бы…
— Иными словами, вы загнали меня в угол, и я у вас в руках? — спросила красотка, пытаясь сохранить достоинство, насколько удастся, и в этой не самой веселой жизненной ситуации.
— Как ни прискорбно, но дело именно так и обстоит, — кивнул Лаврик.
— Тогда что же вы хотите?
Лаврик сказал словно бы с некоторой отрешенностью:
— Мне известно еще, что вы вплоть до самого последнего времени были и любовницей князя Акинфиева…
— И вы намерены прокрутить мне еще одну пленку с такой же гадостью?
— У меня ее нет, — сказал Лаврик. — У меня вообще нет других пленок, только эта. — он кивнул на свой портфельчик, куда уже хозяйственно убрал кассету. — Но и ее, одной-единственной, за глаза достаточно. Да, вот кстати… Вы, надеюсь, уже поняли, что изображать перед мужем жертву насилия глупо? Во-первых, Папа, хоть и не образец благонравия, к насилию никогда не прибегал. Во-вторых, начало записи категорически опровергает версию о насилии — если вы помните…
— Причем тут Акинфиев?
— Милейший человек, верно?
— О да! — сказала она, улыбаясь, пожалуй что мечтательно. — Из настоящей старой аристократии, которой практически почти и не осталось. Был принят в свете… У него очаровательная дочь… Почему вас интересует именно он?
— А не знаете ли вы, где сейчас он сам и его очаровательная дочь? Полное впечатление, что он скрывается… и его дочь тоже.
— Да, вы знаете, что-то там такое произошло, — она задумчиво нахмурилась. — Какие-то политические интриги, хитрые комбинации. Случается, что даже люди нашего круга вынуждены вульгарно отсиживаться где-нибудь в глуши. Но что, собственно, случилось?
— Собственно, ничего особенного, — сказал Лаврик. — именно князь и его очаровательная дочка приняли самое непосредственное участие в убийстве генералиссимуса. Стреляла девушка. Акинфиев, вероятнее всего, резидент.
— Но ведь Папу убили солдаты…
— Это версия для широкой общественности, — сказал Лаврик. — На деле девушка в него выстрелила отравленной иглой — знаете, такие приспособления встречаются не только в фильмах о Джеймсе Бонде, но и в реальной жизни. Вы же понимаете: несмотря на все изменения, следствие продолжается, полковник Мтанга не из тех, кто оставляет такие вещи безнаказанными, да и компаньоны Папы отнюдь не исполнены христианского смирения. Бывают случаи, когда, простите за вульгарность, плюют с высокой колокольни на самое высокое общественное положение? А уж учитывая старинные традиции мести…
В ее глазах появился откровенный страх:
— Это не шутка? Не дурацкий розыгрыш?