Особенно,... 
132 
За стенами приюта простирался огромный мрачный мир, в котором его никто не ждал и никто не любил. Миссис Робинс уехала, Тамми умерла, Розмари растворилась среди прочих воспитанников. Хейзел не дала ему никаких обещаний. А отца он, скорее всего, просто придумал.
Внезапно из темноты прозвучал тихий голос:
— Эй, ты как?
Конни повернулся: из-за решетки на него смотрел мальчишка с черной, будто обугленной кожей и начавшими отрастать волосами, напоминавшими свалявшуюся шерсть. Мальчик его узнал: это был Сэм, толковый паренек, который тоже неплохо учился, только в отличие от Конни его никто никогда не бил.
— Мне подбросили этот кошелек, — сказал он.
— Конечно, подбросили, — легко согласился собеседник.
— Не понимаю, почему сестра Меганн мне не поверила: ведь я сказал правду!
— А я понимаю. Потому что ты темнокожий, — сказал мальчик и заметил, отвечая на пристальный взгляд Конни: — Да, ты очень светлый, но не белый, как ни крути. А еще я знаю, почему тебя обижают.
— Почему?
— Потому что ты с ними, а не с нами, хотя должно быть наоборот.
Коннор едва не задохнулся от возмущения. Променять прекрасных белых сестер, от которых он узнал так много нового, на этих жестоких черных дикарей!
— Это те же белые господа, просто президент Линкольн приказал им заботиться о нас! — продолжил Сэм. — Но они нас не любят. Никогда не дотрагиваются до нас, потому что боятся испачкать руки, никогда нам не верят, потому что считают испорченными.
— Как тебе удалось сюда пробраться? — спросил Конни.
— Когда все заснули, я встал и выскользнул из спальни. Меня никто не заметил, ведь мне легко слиться с темнотой! — ответил Сэм и засмеялся.
— Почему ты пришел?
— Потому что ты не кажешься мне таким чужим, как всем остальным.
— Ты тоже жил и работал в господском доме? — догадался Конни.
— Да. Моя мать была кухаркой, а я ей помогал. Когда в поместье пришли янки, она велела мне бежать в лес, а когда я вернулся, от дома остались одни камни, а все люди исчезли.
Кухонная прислуга стояла на низшей ступени иерархии домашних слуг, и все же Сэма можно было признать за своего. Конни захотелось сказать ему что-нибудь обнадеживающее.
— Может быть, твоя мама жива?
— Я надеюсь. Только как она меня найдет?
— Мой отец тоже жив. Он приедет за мной, — убежденно заявил Коннор и добавил: — Вместе с Хейзел.
— Ты сказал, что он носит синий мундир. Значит, он янки?
— Ты думаешь, янки плохие?
Сэм затряс головой.
— Не знаю. Я окончательно запутался! Они сожгли поместье моих хозяев, зато построили этот приют, где, по крайней мере, хорошо кормят, не заставляют работать и не секут. И президент Линкольн — он же тоже янки! А вообще я уверен в одном: белым нельзя доверять! Потому мы, черные, должны держаться вместе и не предавать друг друга.
— Я не предатель.
— Знаю. Я сказал об этом парням. Не беспокойся, когда ты выйдешь отсюда, тебя перестанут бить. Только не держись сам по себе, как держался прежде.
— Я никогда так не делал.
— Я не знаю, что ты делал, а чего — нет, только мы сразу все поняли.
Конни опустил голову. Сэм был прав. Негры обладали почти сверхъестественным чутьем, какого у белых не было и в помине.
— Сестра Меганн сказала, что выпустит меня после того, как я покаюсь. Но ведь я не крал кошелек!
— А ты скажи, что украл, — посоветовал Сэм. — Она все равно не поверит в то, что ты невиновен. По правде говоря, никто из нас не упустил бы возможность стащить эти деньги!
Значит, он должен стать таким, как они, таким, как все. Из соображений безопасности Конни был согласен пойти на это. И все-таки ему было очень больно.
Глава 2
Джейк понимал, что у него не осталось ни физических, ни душевных сил, чтобы добраться до Темры — проехать много миль по разрушенной стране, по плохим дорогам, без конца встречая людей, которые будут нуждаться в помощи и которым он будет вынужден помогать, и решил, что ему нужна передышка.
Он чувствовал: приближается некий поворотный момент его жизни, и хотел подготовиться к тому, чтобы спокойно принять неизвестность.
Родителям он сказал, что не сумел вернуться в Темру из-за войны и попытается сделать это позже. Он завалился спать с намерением провести в постели не меньше суток, но наутро перед ним стояла Унга с чашкой кофе на подносе, невозмутимым взглядом и осторожными расспросами.
132 
