— Сейчас ее нет дома?
— Кажется, она где-то работает.
Джейк кивнул, собираясь поблагодарить, и внезапно увидел… ее и смотрел, ежесекундно боясь, что наваждение исчезнет, а она шла легко и уверенно и с каждым шагом приближалась к нему.
— Лила!
Она приоткрыла рот, словно собираясь крикнуть. Ее зубы и белки глаз были яркими, а лицо — растерянным.
Женщина смотрела на них с любопытством. Лила поздоровалась с ней и коротко кивнула Джейку, приглашая подняться в квартиру.
Она сняла накидку тонкого сукна и молча принялась разжигать камин. Джейк смотрел на нее. Гибкая спина, красивая посадка головы, мягко очерченные губы. Не было лишь выражения любопытного и вместе с тем послушного ребенка, которое отличало Лилу.
— Ты работаешь? — спросил он, стремясь сгладить неловкость первых минут встречи.
— Посудомойкой в кафе, — ответила Лила и добавила, словно предупреждая его реакцию: — Мне повезло, что я смогла найти эту работу.
— В Нью-Йорке нелегко жить.
— Как и везде — для нас. Первое время мне очень помогла Хейзел, моя новая знакомая, с которой я приехала сюда.
— А теперь ты живешь одна?
— Хейзел вышла замуж, и мне пришлось переехать. Но мы часто видимся. Хейзел очень деятельная женщина. Ее муж состоит в Нью-Йоркской ассоциации помощи освобожденным рабам, а она ему помогает.
Джейк удивился: прежде бывшая невольница не знала таких слов и не интересовалась подобными вещами. Он испытывал неловкость от того, что в этом преображении не было его заслуги.
Лила выглядела все такой же тихой и скромной, и вместе с тем в ней появился стержень, какого не было раньше. Казалось, новая внутренняя сила делает ее неуязвимой; теперь она словно бы знала нечто важное и доступное только ей.
— Я рад, что ты нашла подругу, у которой есть чему поучиться.
Лила улыбнулась.
— Я стараюсь ей подражать, но не всегда получается. Скажем, Хейзел умеет забывать прошлое. А я — нет.
Он затаил дыхание.
— Ты пыталась?
— Да, но у меня ничего не вышло.
— У меня тоже.
Она села на потертый диван. Джейк опустился рядом.
— Потому я и прислала адрес.
— Потому я и приехал к тебе.
Джейк не помнил, что именно говорил Лиле. Кажется о том, что с каждым годом пустота в душе делалась все шире, как полоска воды между берегом и кораблем, который отходит от родной пристани и исчезает вдали. О том, как он тосковал, когда она уехала. И, конечно, о любви.
Темнело. Огни за окном сделались тусклыми, как ночные бабочки. Улицы тонули в кружевной тени. Воспоминания уносились, будто смытые невидимым отливом, и постепенно в сердцах воцарилось настоящее.
Джейк взял Лилу за руки и заглянул ей в глаза.
— Ты выйдешь за меня замуж? Ты хочешь поехать в Темру? Ты вернешься в Новый Орлеан?
Лила была рада, что Джейк привез ее в Темру. Все здесь было таким близким и знакомым, будто она только вчера рассталась с этим домом, и вместе с тем она была поражена, как много удалось сделать Айрин и Алану. Сейчас особняк выглядел почти так же, как до войны.
На крыльце стоял Арчи. К удивлению Лилы, он не расплылся в улыбке, не сдвинулся с места, а лишь смотрел на них с той беспросветной горечью, какую способны выражать лишь негритянские лица.
— Здравствуй, Арчи, — сказал Джейк. — Ты нас не узнал?
— Узнал. Хорошо, что вы приехали.
— Что произошло?
Арчи зашлепал губами:
— Ужасное несчастье! С Коннором. И, быть может, и с мисс Айрин.
Джейк едва не схватил его за грудки.
— Что случилось?! Рассказывай!
День, когда в школу привезли письменные принадлежности и книги, выдался радостным и суматошным. С утра Айрин вместе со Сьюзен Стерн и учениками раскладывала, расставляла и распределяла эти сокровища.
К обеду женщины отпустили детей домой, тогда как сами были намерены работать до вечера. Коннор и Розмари хотели задержаться, но Айрин беспокоилась, что они проголодаются: в спешке она не позаботилась о том, чтобы взять с собой еду. Тогда мальчик сказал, что они вполне могут вернуться домой одни.
— Мы каждый день ходим этой дорогой, и никого не встречаем.
Это была правда. Округа выглядела мертвой, опустошенной; человеческий голос слышался много реже, чем крики зверей и птиц.
Айрин смотрела на своего сына. Волосы над его высоким смуглым лбом вились крупными завитками, карие глаза были серьезными, серьезнее, чем у Алана.