Айрин заметила бледную полоску света, пробивавшуюся из-под кухонной двери. Кто там? Бесс? Едва ли кухарка, умаявшаяся за день, стала бы сидеть на кухне ночью! Или кто-то из слуг забыл погасить лампу или свечу?
Чуть поколебавшись, она толкнула дверь и вошла в помещение.
Свеча сияла во тьме пронзительной желтой точкой; в углах кухни сгустились черные тени. За столом сидел Алан. Он повернул голову, и Айрин увидела его темные глаза: они словно вбирали в себя ее лицо и фигуру, отчего ей стало не по себе.
— Это вы? — промолвил он странным чужим голосом.
— Да. Мне захотелось пить.
Айрин взяла стакан и наполнила его водой, стараясь не смотреть на Алана. Она не осмеливалась спросить, почему он здесь.
— Все прошло хорошо? Я имею в виду прием гостей и танцы.
Айрин получше закуталась в шаль и присела к столу.
— Мне кажется, я была очень неловкой, а гости смеялись над моим ирландским акцентом.
— Это не страшно. Со временем они привыкнут, а вы, в свою очередь, приспособитесь к новой жизни.
Она покачала головой.
— Думаю, я навсегда останусь чужой в этой стране.
— Почему? Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы освоились на новой земле.
Айрин поднесла к губам стакан, который неожиданно показался ей очень тяжелым, сделала глоток и сказала:
— Ты ничего не знаешь обо мне, Алан. Когда мы приехали в Америку, то были вынуждены рыскать по свалкам, где собирали всякий хлам. Я жила в окружении зловонных куч, костей дохлых животных, распространявших заразу, питалась отбросами и объедками. И так — полгода. Когда мисс Сара об этом узнала, она пришла в ужас.
— Это означает только одно: мисс Сара не видит сути. Какой бы грязи ни касались ваши руки, на вашем сердце нет пятен. Я никогда не был столь откровенен ни с одним человеком. Мне вообще трудно поверить, что я сижу за одним столом с белой женщиной и она общается со мной так, будто мы на равных, — ответил Алан.
Что-то дрогнуло внутри нее и отчаянно запросилось наружу.
— Прошу тебя, Алан, давай отбросим условности! Я готова принять все, что есть в Америке, кроме рабства.
— Но оно существует, и мое самомнение сломлено. Я с самого начала играл по чужим правилам. Полагаю, отец неслучайно не дал мне свободу. В глубине души он все понимал. То, что он признавал меня своим сыном, ничего не меняло, ибо при всем желании ни он, ни я не могли изменить мое происхождение, мою внешность.
— Мне очень нравится цвет твоей кожи, — призналась Айрин.
— Разумеется, мне приятно сознавать, что вас притягивает ко мне та самая капля африканской крови, которую я всегда считал каплей яда, — сказал Алан и улыбнулся.
Глаза Айрин лихорадочно заблестели, и она с трудом вымолвила:
— Дело не только в этом.
— В вашем воспитании, а еще в том, что ваши родные, сознательно или нет, отстранили вас от своего круга, и вам ничего не оставалось, как довольствоваться обществом слуг, — заметил Алан.
— Я никогда не относилась к тебе, как к слуге.
— Знаю. Вы никогда не прикажете высечь меня за те дерзкие вещи, какие я постоянно вам говорю, И все-таки нас разделяет бездна.
Свеча догорела, но глаза Айрин сверкнули в темноте, как у кошки, и в них внезапно появилась решимость.
— Ты единственный, кому я могу довериться, и ты отталкиваешь меня! Почему?
— Потому что слишком близкое и непосредственное общение со мной может вам навредить, — сказал он, потом прикоснулся к вискам кончиками пальцев и помотал головой, словно желая избавиться от наваждения или боли. — Я не отталкиваю вас, я… пытаюсь убежать от самого себя.
Айрин встала. Она была так сильно взволнована, что ей не пришло в голову задуматься над смыслом его последних слов.
— Послушай, Алан! Сейчас я скажу тебе правду о себе, такую правду, какая мгновенно опустит меня намного ниже тебя! Знаешь ли ты, как я добыла билет в Америку?! У меня не хватало денег, а потом и те, что были, украл какой-то человек. Я не знала, что делать, куда идти, боялась ночевать на улице. Некая миссис Биглер охотилась за такими, как я. Я согласилась с ней пойти, и она привела меня в дом, где женщины продают свое тело мужчинам. Я отдала себя за семь фунтов. Мне было плохо, и я страдала. Но я не знала, как сильно буду страдать потом. — Она посмотрела в его огромные глаза и неподвижное лицо и добавила с потрясающей искренностью и неизбывным трагизмом: — Я не знала никого, кто помог бы мне избавиться от этого, ничего, что заставило бы меня забыть о том, что случилось! Но когда появился ты, я почувствовала, что смогу перешагнуть через это и жить дальше. Наши прогулки, разговоры… все это сделало меня счастливой.