— Могли бы постучать, — говорит Полина. — Я уж решила, что в дом забрался грабитель.
Морис, оступившись, хватается за перила, чтобы не упасть:
— Кто-то только что проехал мимо на машине. Как, по-вашему, что они задумали?
По голосу заметно, что он пьян.
— Ничего. Просто должны что-то делать в курятниках, пока электричества нет.
— Почему оно еще не включилось?
— Обычно его не бывает по многу часов. У вас есть свечи?
У Терезы свечи есть, но вряд ли Морис знает, где они лежат.
Морис машет рукой — мол, ерунда. Он уже поднялся на площадку и стоит спиной к лестнице.
— Пойдемте ко мне, выпьем. Я как раз на середине отличной бутылки кларета.
— Я иду спать, — говорит Полина. — А вам советую проверить потолок на втором этаже. Крыша могла протечь.
— Полина, почему вы со мной так неприветливы?
Они смотрят друг на друга через узкую площадку.
За Морисом — чернота неосвещенной лестницы. Свеча выхватывает из мрака только его лицо — худое, ироничное.
— Вы знаете почему.
— Да бросьте, — отвечает Морис. — Вы взрослая женщина. Это жизнь — вы должны бы знать.
Полина смотрит на него в упор.
— Бесполезно так на меня глядеть. Я ничего поделать не могу. И вы тоже. Извините, но это так.
Позже, много позже, пытаясь восстановить каждое мгновение, Полина вспоминает, что в ярости шагнула к нему. Она никогда не испытывала такого бешенства — оно вырвалось откуда-то изнутри. Вся сцена искажена злобой. Возможно, Полина что-то сказала. Возможно, вскинула руку. Морис пошатнулся — то ли от выпитого, то ли по какой-то другой причине. Он наступает на больную ногу и, чтобы удержать равновесие, делает шаг назад.
И падает вниз головой с крутой лестницы в узкую прихожую. Опять-таки много позже Полина будет уверена, что слышала хруст, с которым его шея переломилась от удара о дверь.
Очень многим есть что сказать по поводу смерти Мориса. В следующие дни и недели они говорят это Полине доверительными приглушенными голосами. Ее подруги, Терезины подруги. Для Терезы у них другой тон — быстрый, деловой. Ее зовут приезжать в гости, привозить Люка, выбраться с ними туда-то и туда-то. Все хотят ее расшевелить, отвлечь. Однако с Полиной они говорят вполголоса. Ведь могло быть и хуже, утешают они. Представляешь, если бы он не умер. Если бы выжил после такого падения?.. Остального не договаривают. Морис — парализованный, с необратимыми повреждениями мозга, овощ. Тереза в тридцать лет прикована к лежачему больному. Да, ужасная трагедия, говорят подруги, но могло быть еще хуже.
Да, соглашается Полина, могло.
А так, говорят подруги, когда все забудется, она сможет начать новую жизнь.
Да, отвечает Полина. Да, конечно.
А Люк еще совсем маленький. Он и не вспомнит отца.
Да, говорит Полина. Не вспомнит. Но это ужасно, добавляют они. Вот так, в расцвете сил. До сих пор не верится.
Хью говорит:
— Продай этот дом.
— Да, может быть, — отвечает Полина.
— И, бога ради, возвращайся в Лондон, коли расследование уже позади. Собери вещи и приезжай.
— Да, — говорит она. — Да, так, наверное, и сделаю.
И только после этого рассказывает ему о том, что было этим летом в «Далях».
Работник Чонди говорит:
— Сволочь.
Он стоит в прихожей, смотрит на лестницу.
«Скорая» только что отбыла, а он остался. Видимо, решил, что с Полиной должен кто-то побыть. Часом раньше она приехала за помощью на птицеферму — ближайшее место, где рассчитывала хоть кого-нибудь найти.
— Сволочь, — повторяет он.
В первое мгновение Полина думает, что речь о Морисе, но нет, конечно, работник говорит о лестнице.
— Моя тетка однажды с нее упала. Правда, ничего, цела осталась.
До Полины внезапно доходит, что тут жили его родственники.
— Старая сырая халупа. Тетка была счастлива от нее избавиться и переехать в поселок. Теперь, конечно, все иначе, — торопливо добавляет он.
Гарри говорит:
— Я просто звоню сказать… если я хоть чем-нибудь могу быть полезен… Я пригласил Терезу погостить у меня в Лос-Анджелесе. Чуть позже, наверное. Сменить обстановку.
— Неплохая мысль, — соглашается Полина. — Чуть позже.
— Какой ужас, — продолжает Гарри. — Словно обухом по голове. Я хочу сказать, невольно думаешь…
Полина понимает: смерть Мориса навела Гарри на мысли о том, что и он когда-нибудь умрет.