130 
Джеф выскользнул из своих штанов и теперь стоял перед торговцем и жандармом таким, каким его создал Бог. Это было великолепное зрелище, и торговец восторженно свистнул сквозь зубы. Бонни робко сложила руки на груди и наконец стащила рубашку через голову.
Жандарм первым увидел ее груди.
— Корриер, я не верю своим глазам! Ты посмотри на это!
Работорговец перевел взгляд с Джефа на Бонни и застыл от удивления:
— Это же… быть этого не может! Снимай штаны, малыш! Мы хотим видеть, девочка ты или гермафродит!
Быстрым движением своего ножа он разрезал льняную веревку, которая удерживала трусы Бонни на бедрах. Девушка всхлипнула, когда с нее упал последний предмет одежды.
Мужчины разглядывали ее, не веря своим глазам.
— Она была на пиратском корабле? — спросил Корриер. — Ошибки быть не может? Да ну, «пиратскую невесту» я всегда представлял себе иначе. — Его взгляд пробежал по костлявой фигуре Бонни, по ее маленькой груди и скудному волосяному покрову на теле.
— Какая там невеста! — рассмеялся жандарм. — Девка стреляла из пушки! Вот, читай: «Бобби — первый канонир». — Он протянул торговцу список с именами и должностями пиратов. — Все думали, что ты мальчик, малышка? Ты обвела вокруг пальца всю команду?
Бонни кивнула, не поднимая головы. Жандарму, казалось, стало ее жалко.
— А как твое настоящее имя? — дружелюбно спросил он.
— Бонни, — сказала девушка тихо. Она закрывала руками грудь и срамное место. — Пожалуйста…
Корриер понял.
— Ладно, сладкая, я принесу тебе платьице, — примирительным тоном сказал он и подмигнул жандарму. — Я не хочу, чтобы кому-нибудь в голову взбрели дурные мысли. И чего только не бывает… — И, качая головой, он вышел, еще раз оглянувшись.
— А вы пока заприте этих двоих в разных камерах, — обратился он к жандарму, прежде чем уйти. — Чтобы у нас тут в конце концов не стало трое чернокожих!
Бонни снова кое-как оделась, и жандарм повел ее по коридору. Помещение для женщин так рано утром было еще пустым. Вечером, наверное, оно заполнялось портовыми проститутками, которые либо устроили дебош, либо обворовали своих клиентов, но пока что эта камера была в полном распоряжении Бонни. Девушка, тихо плача, свернулась клубочком в углу. Конечно, она не мерзла, даже в подвалах на Эспаньоле было жарко, но ей было стыдно до смерти. Теперь все начнется сначала. Ее продадут кому-нибудь, кто не может позволить себе купить рабыню получше… Бонни не строила иллюзий по поводу своей рыночной стоимости: у нее не было никаких особых способностей, и она не была ни сильной, ни красивой. То, что она умела читать и писать, ей не помогло бы — рабам это было запрещено. Единственным ее преимуществом до сих пор была только ее молодость. А она притягивала в первую очередь таких похотливых сластолюбцев, как Дейтон.
Бонни спрашивала себя, не лучше ли было бы, если бы ее повесили?
Немного погодя Корриер появился снова. Он принес Бонни застиранное голубое платье, которое было ей слишком велико. Работорговец наблюдал за тем, как она переодевалась, и вздохнул, когда заметил, что ее и без того малопривлекательное худое тело было усеяно шрамами.
— Когда… нас будут продавать? — в конце концов решилась Бонни обратиться к нему с вопросом.
Ее французский был не очень хорош. Она много понимала на наречии патуа, на котором разговаривали рабы и мулаты на островах — на корабле капитана Сигалла были представители самых разных национальностей, и каждый из них что-то заимствовал из языка других. Но в способности выражать свои мысли она все же была сильно ограничена.
Корриер потер лоб.
— Девка худая, страшная, и к тому же не умеет толком говорить, — пробормотал он себе под нос. И лишь потом обратился к Бонни: — Если тебя вообще кто-то купит, я буду благодарить небо… Но в любом случае рынок завтра. А сейчас пойдем со мной, у меня есть дом, и там ты сможешь поспать. Может быть, Марии удастся тебя хоть немного подготовить… чтобы ты не выглядела как пугало…
Испуганная Бонни последовала за ним. Она не имела ни малейшего понятия о том, каким образом эта Мария сможет сделать ее красивее, но надеялась, что в доме Корриера снова встретится с Джефом.
Однако ее надежды не оправдались. Джефа, закованного в цепи, вел один из жандармов, а Бонни разрешили сопровождать Корриера без оков. При этом чернокожим невозможно было даже перекинуться парой слов. В обшарпанном деревянном доме возле порта, куда их привели, Корриер сразу же отправил девушку в камеру, в которой находились другие чернокожие женщины. Бонни видела, что с Джефа сняли цепи лишь для того, чтобы заковать его ноги в кандалы. Он провел эту ночь, прикованный к другим рабам, которые имели такое же телосложение, как и он. Вероятно, Корриер планировал продать их одной группой какому-нибудь плантатору. У двоих мужчин на спине были большие рубцы от ударов плетью, но даже сейчас они не выглядели смирившимися — скорее были в ярости из-за постигшей их участи. Поодиночке, конечно, их вряд ли можно было продать, однако вместе с якобы послушными рабами за них все же можно было выручить вполне приемлемую сумму.
130 
