— Тогда не надо, — неожиданно согласился Питер. — Не будем спешить. Когда ты будешь готова, ты сама скажешь.
— Что, если я никогда не буду готова?
— Будешь. И я уверен — когда такой момент настанет, ты это сразу поймешь.
Лиз медленно высвободилась из его объятий и, поглядев на Питера снизу вверх, медленно улыбнулась. Боль отступила, и ей стало намного легче — быть может, оттого, что ее собственный сын оказался таким взрослым и мудрым.
— Я люблю тебя, мама.
— Я тоже люблю тебя, дорогой. Спасибо, что поддержал меня и остальных.
Питер кивнул, и они вернулись в комнату. Лиз посмотрела на брошенный на кровать «дипломат» с бумагами, но работать не хотелось. Питер был прав: после того, как она вспоминала Джека, трогала его костюмы и вдыхала запах его одеколона, ей действительно становилось хуже, хотя в первые минуты она и получала некоторое облегчение. Но потом все начиналось сначала. Снова наваливались тоска, одиночество, боль, которые были намного сильнее, чем раньше. Питер первым открыл это; именно поэтому он перестал заглядывать в кладовку в поисках утешения.
— Почему бы тебе не устроить себе небольшой праздник? — спросил Питер. — Скажем, просто принять ванну, посмотреть кино по телику или сделать что-то в этом роде?
— Мне нужно работать, — виновато сказала Лиз.
— Работа не убежит, — мудро заметил он. — Если бы папа был жив, он бы обязательно сводил тебя в ресторан или еще куда-нибудь. Даже он не работал каждый вечер, как работаешь ты.
— Возможно, но все-таки он работал достаточно много. Больше, чем я, во всяком случае, тогда.
— Но ты все равно не можешь быть собой и им одновременно и выполнять все, что вы делали вдвоем. Одному человеку это не под силу. К тому же ты — это ты, и будет лучше, если ты это, гм-м… останешься собой.
— Ума не приложу, когда ты успел стать таким взрослым! — улыбнулась Лиз, но они оба, конечно, знали ответ. Питер вырос и возмужал в одно рождественское утро примерно шесть месяцев назад. Ему пришлось сделать это быстро, чтобы помочь матери, брату и сестрам. Даже девочки при всем их легкомыслии изрядно повзрослели за прошедшие шесть месяцев; Меган делала первые, неуклюжие пока попытки помогать матери.
Лиз знала, что, пока ее дочери будут в лагере, ей будет их не хватать. Но, с другой стороны, они заслуживали того, чтобы немного отдохнуть и отвлечься после всего, что им пришлось пережить. Им всем не помешала бы смена обстановки.
В конце концов Питер ушел к себе, а Лиз села на кровать и разложила на покрывале бумаги. Она уже привыкла работать допоздна — главным образом потому, что ложиться спать ей все еще было тяжело. Каждый раз, лежа в темноте без сна, Лиз начинала одну и ту же битву с воспоминаниями, в которой до сих пор не научилась выигрывать.
В час ночи, когда Питер давно уже спал, она наконец погасила свет, а заснула где-то в начале третьего, чтобы в семь быть уже на ногах. Она отвезла Джеми в лагерь, потом отправилась на работу, разобрала бумаги, сделала около дюжины телефонных звонков, продиктовала несколько писем и в половине шестого вечера опять была дома.
Все повторилось еще раз. Стоя на заднем дворе с секундомером в руках, Лиз засекала время, за которое Джеми успевал пробежать заранее отмеренный стоярдовый отрезок дорожки, и думала о том, насколько приятно ее времяпрепровождение. Дети, работа, работа, дети, короткий сон — и снова все сначала. На данном этапе ее жизни ничего, кроме этого, у нее не было, но ничего другого Лиз и не хотела.
К тому времени, когда девочки вернулись из лагеря, Джеми показывал отличные результаты в беге на сто ярдов и очень неплохо прыгал в длину. Несколько раз они даже приступали к тренировкам по бегу в мешке, который Лиз раздобыла в бакалейной лавке, но зрелище было настолько уморительное, что она часто не выдерживала и начинала хохотать в самый неподходящий момент. К счастью, Джеми не обижался, понимая, что она смеется вовсе не над ним. В целом же он набрался не только сил, но и уверенности в себе. Желание победить вполне компенсировало ему недостаток координации.
Когда сестры наконец приехали из лагеря, Джеми так радовался, что, казалось, забыл даже про свою олимпиаду. Девочки тоже были очень рады видеть его. Джеми всегда был для них особенным. Он был больше, чем просто младший брат. Сестры привезли ему подарок — диковинной формы корень неведомого дерева, напоминавший сказочное лесное чудище. Джеми тотчас поставил его на книжную полку в своей комнате, предварительно сняв оттуда игрушечную собачку. («Я уже слишком большой», — смущенно объяснил он.)