147 
Тимми сняла чемодан с кровати и легла. Она глядела в потолок и думала: в самом деле его дочь разбилась, или ты все придумал? Может быть, Джейд права? Может, это лишь игра? Может быть, он просто тянет время, или у него не хватает духа оставить семью, а ей, Тимми, он не хочет в этом признаться? Она совсем запуталась. Заснуть ей не удалось. Она всю ночь бродила по дому словно потерянная и ждала, когда он позвонит. Жан-Шарль позвонил через двенадцать часов после своего последнего звонка. С головой у Жюли ничего страшного, а вот с ногами очень серьезно. Ей придется четыре недели лежать в Италии в больнице на вытяжке. Раньше, чем через четыре недели, он не сможет ее перевезти и не может оставить в больнице одну. Она в полном отчаянии. Тимми, слушая его рассказ, тоже пришла в полное отчаяние. Она пыталась ему сочувствовать, но не могла, и понимала это. У нее уже не осталось никакого сочувствия. Тимми просто сказала ему, что, конечно, пусть он делает все, что считает нужным, а когда освободится, пусть ей позвонит. Больше ничего.
Утром она молча прошла в свой кабинет. Было первое сентября. Дэвид поглядел на Джейд, а Джейд с улыбочкой предложила ему не теряя время выписать ей чек на тысячу долларов. Но чек чеком, а расстроились они за Тимми ужасно. Тимми закрыла за собой дверь кабинета и отрезала их от себя.
Все утро она спокойно работала над эскизами, а потом объяснила им, что дочь Жан-Шарля попала в аварию, будет лежать месяц в больнице в Италии, а он должен находиться рядом с ней. На этот раз Джейд не сказала ни слова. Ей было жалко Тимми, и Дэвиду тоже. Тимми была так расстроена, что ни Дэвид, ни Джейд весь день не решались с ней заговорить, и вечером она уехала домой, не попрощавшись с ними.
Поехала она сразу в Малибу, и Жан-Шарль несколько раз звонил ей туда и в субботу, и в воскресенье. Тимми старалась сочувствовать ему, жалела Жюли, так сильно пострадавшую во время аварии, но ей с большим трудом удавалось сдерживать себя и не высказывать ему, как она расстроена, разочарована, угнетена. Она не могла не задавать себе вопроса, сколько еще раз такое будет повторяться и увидит ли она Жан-Шарля когда-нибудь вообще. Хотела позвонить сестре Анне и попросить ее молиться усерднее. Но может быть, Господь уже ответил на молитвы сестры Анны? Может быть, Тимми не суждено быть вместе с Жан-Шарлем, и благодаря молитвам это стало очевидно? Тимми трудно было разобраться во всем этом, и, слушая Жан-Шарля, она чувствовала, что с каждым днем доверяет ему все меньше и меньше. Сколько еще времени он будет отодвигать и отодвигать их встречу? Он поклялся, что ему нужен месяц, это самое большее, и она кое-как протянула сентябрь, все еще стараясь верить ему. Свою беременность Тимми пока удавалось скрывать. И она до сих пор ничего ему не сказала. Но нервы ее были на пределе, она готова была взорваться в любую минуту. Но держала готовых вырваться на волю демонов в узде. Ей не оставалось ничего иного, она могла только ждать. Или отказаться от него, но к этому она была еще не готова. Ей хотелось верить ему, и все висело как на волоске.
Двадцать пятого сентября Жан-Шарль привез Жюли в Париж, и Тимми опять заказала свой номер в гостинице. Об Эйфелевой башне она уже и думать забыла. Он может прийти к ней в «Плаза Атене» или куда захочет. Она хотела просто увидеть его, и так ему и сказала. А он позвонил ей в тот вечер, когда они с Жюли вернулись, и сказал, что Софи поклялась, что, если он уйдет от них и будет жить отдельно, она не желает его больше никогда ни видеть, ни слышать, а у жены неблагоприятная реакция на облучение. Жан-Шарль рассказывал ей все это, и у него в голосе были слезы. Тимми сидела, прижав к уху трубку и тупо глядя в пустоту; лицо ее ничего не выражало. Все это она уже слышала – детские истерики, рак, химиотерапия, облучение, переломы ног, аварии, черепно-мозговые травмы… что еще осталось? Может быть, заболеет собака, уйдет домработница, сгорит дом дотла, и он будет заново отстраивать его голыми руками, и уж, конечно, как тут уйти. Сколько еще, по его представлению, Тимми должна ждать его, пока он не желает ударить палец о палец? Чтобы оставить семью и уйти из дому, ему недостаточно женщины, которая его любит, это ясно как день. Тимми подумала, как хорошо, что она не сказала ему о ребенке, все равно это ничего бы для него не изменило. Он заперт в этой своей ловушке навсегда. Сейчас Тимми это увидела. Теперь ей оставалось только собрать все свои силы, чтобы встать и уйти от него. Да ей и уходить никуда не надо, они не виделись больше пяти месяцев и, вероятно, никогда больше не увидятся. Теперь Тимми должна сделать то, что, судя по всему, не мог сделать он, – поставить точку. Он не дает ей другого выбора. Не может же она сидеть здесь как последняя дурочка, с его ребенком в животе и верить, что он к ней вернется. Не вернется, это очевидно. Тимми и хотела бы верить ему, но уже не могла. У него есть тысяча предлогов, миллион убедительнейших доводов навсегда остаться там, где он сейчас. Он – всего лишь иллюзия, голос в телефонной трубке. Обещание, которое никогда не исполнится, давно пора это понять. Джейд была с самого начала права, она говорила Тимми, остерегала ее. Тимми ее и слушать не хотела, но глаза у нее наконец открылись. Сейчас она слушала, что говорит ей Жан-Шарль, и по ее лицу лились слезы. Это были слезы и горя, и гнева, и когда он попросил Тимми посмотреть на ситуацию здраво, она взорвалась:
147 
