Вскоре члены клуба приступили к чтению собственных стихов. Четверо уже сменили друг друга. Стихи были далеко не профессиональными, но очень сердечными. На сцену вышла Миртл Сопфит, закрыла глаза и положила руку на сердце, а затем начала читать какую-то чушь про дерево в ее дворе, которое дарит ей вдохновение, дивно шелестя листьями.
Бриджит покосилась на Джастина, опасаясь, что он может не выдержать и рассмеяться. Ей и самой было смешно, но она прикусила щеку и понадеялась, что Миртл на этом закончит.
Но та только набирала обороты, визгливо выкрикивая:
— Червяк! Червяк! На сем стволе ты худший враг искусству, мне! Жуешь кору, дрянной нахал! Ты тьму приносишь в душу нам!
Бриджит чувствовала, что плечи Джастина дрожат. Она попыталась думать о чем-нибудь другом, только не о червяках Миртл. А та перешла к заключению. Джастин взял Бриджит за руку, и в этот момент злоключения несчастного дерева отошли на второй план. Джастин поглаживал ладонь девушки, и в этом ощущении сосредоточился весь мир.
Миртл закончила читать и низко поклонилась друзьям, которые с энтузиазмом ей аплодировали.
Джастин отпустил руку Бриджит, чтобы похлопать в ладоши, но не отрывал от нее взгляда, его глаза смеялись.
Последним выступал Леонард Вилтхоп. Он застенчиво стоял на сцене, переминаясь с ноги на ногу.
— Собрались тучи, черные, словно копыто телки...
К счастью, Джастин снова взял Бриджит за руку, а его палец так же гладил ее ладонь. Он уставился на Леонарда, словно единственное, что его занимало, — это как убийственны могут быть сравнения.
После чтения стихов они пили кофе с пирожками, и, к удивлению Бриджит, Джастин не торопил ее. Он беседовал с людьми, и Бриджит поняла, что Джастин многих знает. Она слышала, как они упоминают его отца.
Наконец, когда последние поэты вышли, Бриджит заперла дверь.
— Библиотека просто чудесна, — похвалил Джастин. — Совершенно не похожа на то пыльное заведение, которое я знал в детстве.
— Спасибо, — смутилась Бриджит. — Здание и раньше было очень красивым, не хватало только любви и ухода.
— Ты меня просто поражаешь своими способностями к любви.
— Правда?
— Ты очень добра к этим людям. Они тебя обожают, это совершенно очевидно.
Девушка была слегка разочарована. Она надеялась, что он свяжет ее способности к любви с чем-то более личным, например с самим собой. Но, возможно, сейчас еще не время для этого.
— Кажется, они не меньше любят и тебя.
— Видимо, они начинают постепенно прощать меня за то, что я регулярно совершал набеги на их сады, грабил почтовые ящики и топтал газоны.
— Я слышала, они говорили о твоем отце. Что с ним случилось?
Джастин помолчал.
— Он умер в прошлом году после долгой борьбы с ужасной болезнью.
Бриджит почувствовала, что Джастину тяжело говорить.
— У него была болезнь Альцгеймера, — произнес Джастин, и его голос дрогнул. — Из сильного, преуспевающего человека он превратился в беспомощного ребенка. Началось все с мелочей. Сперва он не мог вспомнить чье-нибудь имя, забывал о назначенных встречах. Потом соседи начали жаловаться, что он начал мочиться на их забор и воровать морковь... Мой отец всегда был таким уважаемым, держался с таким достоинством...
— Мне очень жаль, Джастин.
— Это стерло все краски из моего мира, — признался он. — Каждый день был похож на борьбу за выживание. Ушло веселье, желание знакомиться с людьми или учиться чему-то новому. На все это требовалась энергия, которую всю до капли забирал мой отец.
— Надеюсь, твой мир заискрится новыми красками, — мягко произнесла Бриджит.
Он коснулся волос девушки и посмотрел ей в глаза, от чего у нее учащенно забилось сердце.
— Так и есть. Краски возвращаются. И знаешь, Бриджит, я думаю, это благодаря тебе.
Ей никогда никто не говорил таких чудесных слов. Она не привыкла к комплиментам и не умела изящно их принимать.
— Ой, нет, — запротестовала Бриджит. — Я уверена, что это не...
Но закончить фразу ей было не суждено. Потому что прямо там, на ступеньках библиотечного крыльца, в свете уличного фонаря, где любой мог их увидеть, Джастин поцеловал ее.
И она забыла обо всем на свете. Бриджит заботила только сладость поцелуя, теплое кольцо сильных рук, которые прижимали ее к широкой груди.
Мир Бриджит затопило что-то яркое, прекрасное и сияющее. Она даже не знала, что до этого жила в черно-белом кино.