Эти обширные сведения отец получил окольными путями и когда рассказал все Беренгарии, она заявила:
— Значит, у меня есть надежда! Отец, если вы меня любите, попробуйте обратиться к самому Ричарду.
Отец решительно воспротивился такой идее.
— Поднимать этот вопрос означало бы, что мы не в курсе обстоятельств и незнакомы с процедурой. Мы в Наварре не так уж отрезаны от всего мира, чтобы не знать, что их помолвка формально не аннулирована, или делать вид, что ее вообще не существует.
Однако Беренгария проявила большую настойчивость, и отец, никогда не умевший ни в чем отказать дочери, в конце концов решился и отправил в штабквартиру Ричарда в Руане кардинала Диагоса с приказом осторожно разузнать все обстоятельства и в случае, если они окажутся благоприятными, аккуратно прозондировать почву.
Диагос, в высшей степени изысканный в манерах дипломатичный старик, очевидно, пропустил подходящий момент, или же сама тема была очень болезненной. В своем письме в Памплону он сообщил, что при первом косвенном упоминании имени Алис герцог Аквитанский схватился за алебарду и прорычал:
— Клянусь распятием Христовым, что разрублю пополам того, кто еще раз напомнит мне о женитьбе!
Такая реакция самым эффективным образом затормозила дальнейшие попытки. Но одновременно Диасос сообщил о новом слухе, согласно которому Генрих, очень не ладивший с Ричардом в делах управления Аквитанией, собирался женить на Алис своего младшего сына, Иоанна, с которым тот был в хороших отношениях. Говорили, будто Генрих рассматривал девушку как приз за хорошее поведение, а не как партнера по надежной помолвке.
Беренгария ухватилась за это как за самую обнадеживающую весть и стала упрашивать отца написать самому Ричарду.
— Он не достанет вас в Наварре, — сказала она, и никто не понял, были ли ее слова шуткой или простой констатацией факта, потому что ее голос и лицо ничего не выражали.
Отец протестовал, но к тому времени сам уже начал интересоваться тайной, по-видимому, скрывавшейся за этой ситуацией, — как, кстати, и я — и после недолгих уговоров отправил требуемое письмо. Ответ был быстрым и резким. В нем говорилось, что герцог помолвлен с Алис Французской, и было добавлено, очевидно в ответ на какие-то слова в письме отца, что герцог не видит в письме повода для обиды, поскольку, будучи свободным, женился бы на любой девушке, принесшей ему приданое для финансирования планируемого им крестового похода.
Ответ Ричарда поссорил отца с Беренгарией. Отец был в ярости:
— Это письмо мелкого лавочника, а не рыцаря, и оскорбление несчастной женщины, на которой он женится. Выходит, он продастся любому, кто предложит высшую цену, подобно тому, как Джеим из Альвы продает услуги своего арабского скакуна. Выбрось из головы все мысли об этом вульгарном человеке! Типично анжуйское письмо! Все анжуйцы — выскочки, мелкие лавочники и готовы продать родную мать для удовлетворения своей алчности. — Он сказал еще много другого, не менее уничижительного, и под конец добавил: — Я не желаю больше ничего об этом слышать. Его письмо кладет конец тому, чего никогда не следовало начинать.
— Отец, фактически письмо побуждает нас сделать блестящее предложение. И если вы меня любите, то воспримете его именно в этом духе и ответите ему, что если он женится на мне, то вы сделаете весомый вклад в его крестовый поход.
Отец посмотрел на нее с неприязнью и тревогой и стукнул кулаком по письму.
— Ты хочешь сказать, что по-прежнему желаешь его себе в мужья. Бесстыдница! И дура! С твоей-то красотой ты хочешь отдаться человеку, думающему только о мешке золота, который ты преподнесешь ему. Великий Боже! Беренгария, ты, должно быть, сошла с ума!
Отец произнес эти запретные слова. И пока он стоял, пристыженный, с лицом, искаженным болью от собственных мыслей, Беренгария принялась проливать свои прекрасные слезы.
Был ли то дар Божий, или просто результат действии небольшого ножичка Ахбега, но она умела плакать так, как на моей памяти не плакала больше ни одна женщина. Беренгария никогда не хлюпала носом и не сопела, лицо ее не искажалось, подбородок не морщился и не трясся. Просто вода наполняла широко раскрытые глаза и изливалась по щекам, и сестра в точности походила на розу, покрытую предрассветной росой. И в такие минуты никто не был в силах в чем-то противиться принцессе, а любая женщина, видевшая это, не могла не завидовать ей, располагавшей таким редким оружием. Правда, я должна сказать, что Беренгария пользовалась им не часто, что было с ее стороны довольно мудро, и реже всего — против кого-либо, кроме отца и молодого Санчо.