Особенно,... 
62 
— Твой брат Иоанн. Иоанн — это сердце его сердца. Если бы ты смог убедить его присоединиться к тебе…
Произнося эти слова, я чувствовала, что предлагаю невозможное. Иоанн был верен Генриху. Сама же я воспринимала его подобно курице, высидевшей утенка. Иоанн, отпрыск моей плоти, рожденный моей кровью, был не моим ребенком. Он лежал у моей груди в дни, когда я его кормила, темнокожий, темноглазый младенец, уже тогда склонный к тучности и какой-то странный. Генрих-младший, Джеффри, Ричард и даже моя кроткая дочь Иоанна были смелыми отродясь. Они не боялись прищемить пальцы, разбить колено. Иоанн же с пеленок был трусом. Остальные мои дети не стремились к тому, чтобы всем нравиться, и делали все, что хотели. Если они поступали плохо, их наказывали, если же вели себя хорошо, то пользовались расположением взрослых, но никогда не старались никому угодить.
Иоанн же, с детства сознавая свою отверженность и одновременно стараясь нравиться людям, всегда стремился к собственной выгоде. Озадаченная тем, что сама произвела его на свет, я не могла испытывать к нему сознательного отвращения, однако он мне не нравился, я не доверяла ему и очень ревновала, потому что Генрих предпочитал Иоанна любому из своих законных сыновей и ценил почти так же высоко, как другого, Джеффри, незаконного сына от Розамунды Клиффорд. Однако иногда что-нибудь, сказанное им, чрезвычайно мудрое, остроумное или же лестное, буквально обезоруживало меня. Несколько раз за время моего изгнания — но только тогда, когда его отец был за морем, — Иоанн приезжал навестить меня в Винчестере и всегда привозил выбранный самым тщательным образом подарок; мое любимое вино, засахаренные фрукты, какую-нибудь игру — милые мелочи, так необходимые мне в моем бедственном положении. Поначалу я держалась по отношению к нему с присущим мне подчеркнутым достоинством, но он не обращал на это внимания, или, скорее, воспринимал мое поведение как стимул к большему усердию и рассказывал мне все придворные сплетни и смешные истории, которые ему доводилось слышать. Примерно в течение часа он был совершенно очаровательным собеседником.
— Брат Иоанн, — очень мягко проговорил Ричард, — мой младший брат Иоанн… Это будет нетрудно… маленький обжора, липнущий к отцу потому, что у того ключи от кладовой! Что ж, посмотрим! Я заключу с ним сделку. Предложу перейти на мою сторону, передам ему власть на время, пока буду в крестовом походе. Если я стану королем — а я надеюсь на это… — сделаю его регентом Англии, а если нет, отдам ему Аквитанию. Пользуясь авторитетом повсюду, он сколотит себе состояние за полгода! А чтобы подсластить пилюлю, пообещаю, что не стану обзаводиться наследником до возвращения из Святой земли. Иоанну по крайней мере будет о чем молиться.
У меня тут же возникло столько серьезных возражений, что я не знала, с чего начать. Иоанн во главе Англии — это повлечет за собой волнения уже через две недели. Иоанн в аквитанском седле — это означало бы передачу моего герцогства Франции за неделю. Неужели Ричарду настолько недостает проницательности? Разумеется, предложенная взятка наверняка переманит Иоанна на сторону старшего брата, который, верный себе, не подумал ни о чем, кроме немедленной схватки. Он принимал Иоанна за человека, способного взяться за оружие, и я это понимала. Но пытаться переубедить его было опасно. Я решила отложить разговор до более подходящего момента и просто сказала:
— О, Ричард, раздавать обещания неразумно. На твою голову когда-нибудь возложат корону и дадут по меньшей мере двух крепких парней, прежде чем ты отправишься в очередной крестовый поход.
Он искренне рассмеялся, и в этом смехе не было ни капли горечи.
— Хорошее утешение для человека, только что потерявшего невесту!
— Невелика потеря! На свете полно девушек, — произнесла я с отсутствующим видом, потому что, снова подумав об Алис и Генрихе, кое о чем вспомнила. — Ричард, ты упомянул какого-то французского менестреля, оказавшего тебе помощь. Если мы хотим сохранить эту историю в тайне, рассказав всю правду только Филиппу, то как быть с ним. Возможно, сейчас он уже трубит об этом по всему Лондону? Многое ли ему известно?
— Во всяком случае, он не глухой. Парень сидел в передней — я позаимствовал у него лютню, и он ждал, когда я ее верну. Мы с королем говорили на самых высоких нотах, а миледи визжала, как свинья под ножом. Я и не думал о том, что кто-то об этом узнает или разболтает, — я сам был готов предать их связь огласке.
62 
