Я намеревалась поговорить с Беренгарией сразу же после завтрака, но как только он был съеден, принцесса с Анной скрылись в темной внутренней комнате, в которую вела дверь из будуара. Я взяла кусок хлеба, густо намазала медом и уселась в ожидании, когда герцогиня — по-видимому, осмотрев свадебное платье, — выйдет от Беренгарии. Из комнаты доносились их голоса, поднимавшиеся до высоких нот, но разобрать слова мешали толстые стены. Скоро дверь открылась, и герцогиня вышла в будуар. Она была очень бледна, два ярких лихорадочных пятна выступили на ее щеках. За это короткое время я уже приучила себя при необходимости смотреть ей в лицо. Оно не было отталкивающим — мелкие черты, умные, живые глаза, — но его обычное выражение было резким, как у всех калек, и отражало готовность к отпору. Анна увидела меня и, ковыляя, вышла из комнаты, не сказав ни слова.
Я облизала и вытерла липкие пальцы, смахнула с платья крошки и вошла в комнату Беренгарии. Она сидела, выпрямившись на табурете перед серебряным зеркалом, но смотрела мимо него. Руки ее, наполовину скрытые длинными рукавами, были скрещены на груди, лицо, как обычно, выражало мягкую, спокойную и какую-то пустую безмятежность. Но в ее позе, гордо поднятой голове, скрещенных руках было что-то, граничащее с торжеством. Мне не раз случалось видеть подобное, когда победители в турнирах гордо осаживали своих лошадей под восторженные крики зрителей.
Когда я вошла, она поднялась с табурета и предложила мне сесть, но я жестом вернула ее на место и села на край не застеленной с утра кровати. Вместо того, чтобы сразу начать разговор об ее свите, я спросила:
— Как понравилось герцогине ваше платье?
— Я его ей не показывала. Мы говорили совсем о другом. — И хотя лицо Беренгарии оставалось совершенно невыразительным, вся ее поза по-прежнему выражала торжество.
Я попыталась зайти с другого боку:
— Так, значит, решено, едем завтра?
Она улыбнулась своею едва заметной милой улыбкой.
— Завтра. С остановками в Веккий и Хаке. Оттуда отец отправится обратно, а мы продолжим путь. Мадам, сколько времени понадобится, чтобы добраться до Марселя?
— На ваш вопрос ответить почти невозможно. Очень многое зависит от состояния дорог и от скорости, с которой мы сможем двигаться. — Настал удобный для меня момент. — В связи с этим, дорогая, я должна вам кое-что сказать, и если мои слова вам не очень понравятся, прошу иметь в виду, что говорю я это на основании большого опыта и ради нашего общего блага.
— В чем же дело?
— Я думаю, что герцогине Апиетской ехать с нами не следует.
— Анна с вами о чем-нибудь говорила? — спросила она. По контрасту с красотой невыразительного лица ее дрогнувший голос прозвучал довольно злобно.
— Вовсе нет. Просто она неспособна выдержать предстоящее путешествие. Я поняла это, увидев ее по возвращении из Апиеты в состоянии полного изнеможения. Два дня сравнительно короткого путешествия ее пришлось нести в паланкине. Нам же предстоит путь в пятьсот раз длиннее и дольше.
— Анна намного выносливее, чем кажется. Задержка в пути и то, что она заторопилась в постель, были связаны вовсе не с усталостью, мадам. Просто она боялась предстать передо мной со своим бессмысленным предложением. Вы же знаете, как всегда хочется оттянуть любое неприятное дело.
Не в первый раз Беренгария, так часто казавшаяся рассеянной и ненаблюдательной, удивила меня проницательным и трезвым замечанием.
— И что же она вам предложила?
— Ничего нового. Она давно собиралась построить дом в Апиете — в своем герцогстве, а узнав о том, что мой менестрель умеет чертить и даже может выполнить проект, пожелала, чтобы он поехал туда наблюдать за строительством. Перед вашим приездом она «позаимствовала» его у меня и, естественно, как только увезла с моих глаз, стала упрашивать его и всячески соблазнять остаться в Апиете и построить ей этот дом. А сегодня утром сказала, что они с Блонделем, с моего разрешения, хотели бы никуда не уезжать.
Я почувствовала огромное облегчение. Как мне повезло! Они оба самоустранялись, без всяких моих усилий.
— Очень мудро с ее стороны. Женщина в ее состоянии и менестрель, предпочитающий постройку дома предстоящему путешествию, были бы для нас не лучшей компанией.
— Сожалею, мадам, но я вынуждена с вами не согласится. Анна и Блондель — единственная компания, которая мне нужна. Я скорее оставила бы здесь любого другого.