– Ничего и не господи, – рассмеялась Зарина, разглядывая результат трудов своих. – Лучше, чем в «Модном приговоре».
– Приговор налицо, это факт. Расстрелять. – Маша осторожно покачала головой из стороны в сторону, словно боясь, что ее новая прическа может просто свалиться с головы, если тряхнуть ею слишком сильно. Но прическа осталась на месте, как и сделанный Зариной макияж. И из зеркала на Машу смотрела незнакомка, о которой не было известно ровным счетом ничего.
– Неужели тебе не нравится? – удивилась Зарина, подправляя выбившийся локон, хотя делать это было бессмысленно, ибо все волосы были уложены в идеальном «художественном беспорядке».
– Нравится или нет, я бы тут даже не измеряла такими категориями, – пробормотала Маша. – Кто это?
– Это ты! – кивнула Зарина. – Ты можешь быть и такой.
Это была действительно новость. Средней длины, до плеч, стрижка была настоящим «взрывом на макаронной фабрике», но он, этот взрыв, каким-то непостижимым образом подходил Маше. Она была словно сошедшая со страниц журнала звезда, пойманная папарацци на выходе из ночного клуба, где она веселилась с вечера до утра. Немного усталая, растрепанная, с огромными, подведенными темным карандашом глазами, бледная, хлопающая пушистыми ресницами – рыжеволосая красавица с затаившимися среди этого пожара светлыми прядями. Это была кто угодно, но только не Мария Кошкина. Юная Николь Кидман. Милла Йовович с пистолетом в руке, держащая под прицелом весь мир. Дрянная девчонка, дочь лесного разбойника.
– Меня не пустят домой! – простонала Маша, но незнакомка в зеркале задорно тряхнула вызывающе яркими, блестящими в электрических лучах локонами.
– Половина дела – это макияж. Смоешь, и все кончится. Да и волосы можно перекрасить обратно, если уж на то пошло, – заверила ее Зарина, но эта идея Маше тоже не понравилась. Она не знала, что именно она чувствует, глядя на рыжую, смелую красотку в зеркале. Страх, смущение, удовольствие, чисто женское восхищение тем, как из привычной куколки вдруг вышла яркая бабочка.
– Какие нынче краски делают – обалдеть! – Маша покрутилась у зеркала, с ужасом понимая, что эта хулиганка ей нравится. Она никогда не была хулиганкой, за единственным исключением – когда она оставалась наедине с Гончаровым. В его руках она вдруг теряла контроль, и это было восхитительно. Будто с нее слетали какие-то оковы, скотч, которым ее перемотали, пытаясь удержать в рамках.
– Это хорошие краски, они не портят волос и долго держат блеск. Дорогие только. Но стоят того, да? – Зарина улыбалась. – Ведь нравится?
– Нравится, да, – нехотя призналась Маша.
– Значит, оставляем? Походишь рыжей, бесстыжей? – и обе девушки расхохотались. Настроение Маши улучшилось, она чувствовала себя так, словно с такими волосами может горы свернуть.
– Оставляем! – весело воскликнула Маша, невольно подлаживаясь под непривычный стиль. Девчонка в зеркале не стала бы грустить из-за ерунды.
– Еще увидишь, как твой этот Гончаров к тебе на коленях приползет, – бросила Зарина, и настроение вдруг истончилось.
– Ничего он не приползет, – покачала головой Маша. – Он только еще раз убедится, что ему повезло, что он вовремя от меня избавился. Знаешь, какой он серьезный?! Ему все это не нужно.
– Откуда ты знаешь? – возмутилась Зарина. – Серьезные мужчины – самые легкие, между прочим. Они за своей серьезностью всегда скрывают нежность и мягкость. Достаточно долго пристально смотреть им в глаза и улыбаться, и все. Они ломаются, начинают улыбаться в ответ, говорить о жизни. Пара правильных комплиментов, и можно подсекать.
– Только не Гончаров.
– Именно твой Гончаров. Это с весельчаками-балагурами шансов мало, они в себе уверены и все такое. А с серьезными легче, потому что к ним все боятся подобраться.
– Гончаров безмерно в себе уверен. И не без оснований, между прочим.
– Слушай, а почему вы разошлись? – Зарина задала вопрос, на который Маша и сама искала ответ.
– Наверное, потому что мы никогда по-настоящему и не сходились, понимаешь? – пробормотала Маша, надевая свою ветровку в горошек. Даже привычная одежда смотрелась по-новому в сочетании со светло-рыжим пожаром, с яркостью обведенных тенями глаз.
– Нет, я не понимаю. Вы переспали?
– И это, по-твоему, меняет все? – спросила Маша, горько улыбаясь. Зарина не знала, что Гончаров стал первым мужчиной для Маши. Так уж получилось, и Маша была уверена, что львиная доля всего последующего – и защита ее доброго имени, и предложение руки и сердца – была следствием этого простого факта. Как честный человек… Гончаров был честным человеком?