Мортон вышел из комнаты.
Инга не шевельнулась. Она осталась сидеть за спиной Эйба, подобно незыблемому шведскому монументу.
– Вон! – прикрикнул Эйб.
Только небольшая гримаса на тонких губах показала, что ей это не понравилось. Выходя из комнаты, она громко хлопнула дверью, демонстрируя свое неудовольствие.
Эйб хихикнул.
– Инге не нравится, когда я ей указываю, что делать. Никак не может мне простить, что не сделал из нее звезду. – Он покачал головой. – Не моя вина. Ноль на экране. Кинозвезды, у них должно быть два качества. – Он склонил голову набок. – Знаешь, какие?
Лаки кивнула. Кредо Эйба Пантера она выучила наизусть.
– Уметь нравиться и уметь трахаться, – ответила она без запинки.
Это произвело на него впечатление.
– Откуда знаешь? – потребовал он ответа.
– А я читала о вас абсолютно все. Каждую газетную вырезку, студийные отчеты, три биографии неизвестных авторов. Да, и еще несколько автобиографий очаровательных звезд, которые не могли обойтись без того, чтобы не упомянуть вас. – Она ухмыльнулась. – Уж вы-то в свое время порезвились, верно? Вы очень известный человек, мистер Пантер.
Он кивнул, довольный ее правильной оценкой своего положения.
– Ага, я последний из них, – сказал он с гордостью. – Последний киношный динозавр.
– Я бы не сказала, что вы динозавр.
– Не надо мне льстить, девонька. Сделка-то уже почти что у тебя в кармане.
– Знаю. – Ее черные глаза сверкали. – Я готова заплатить вашу цену. Вы готовы мне продать. Скажите же, мистер Пантер, в чем задержка?
– Мне нужна от тебя еще самая малость.
Она постаралась скрыть нетерпение. Если Лаки чего хотела, то тут уж вынь да положь.
– Что именно? – спросила она с некоторым раздражением.
– Возмездия.
– А?
– Для мерзавчиков и всех этих кровопийц вокруг них.
– Ну и?..
– Хочу, чтобы ты их прищучила, девонька. И хорошенько.
– Я и собираюсь.
– По-моему.
Она все еще продолжала сдерживаться.
– Как это, по-вашему?
– Прежде чем ты заберешь все в свои руки на студии, устройся туда работать. Будешь помощницей Германа Стоуна. Это мой человек. – Эйб постепенно вдохновлялся, ощущая, что снова его жизнь приобретает смысл. – И, когда ты туда залезешь, в самую гущу, ты поймаешь их на том, чтоони не должны бы делать. – Он удовлетворенно хихикнул. – Шесть недель внутри – и, трах-тарарах, ты новый босс и можешь выкинуть всех на помойку. Хороший план, а?
Лаки едва верила своим ушам. Безумная идея. Как это она может исчезнуть на шесть недель и стать другим человеком? Она – глава огромной империи, не может же она просто взять и исчезнуть. А как Ленни? И Бобби с Бриджит? Не говоря уже о ее многочисленных деловых обязательствах?
– Невозможно, – сказала Лаки, с сожалением покачав головой.
– Хочешь студию, сделаешь как я сказал, – ответил Эйб, пощелкивая вставной челюстью. – Если действительно хочешь.
Лаки провела рукой по волосам, встала и принялась вышагивать по комнате.
Разумеется, она хочет студию, но это не значит, что готова для этого прыгать через обруч по команде старика. Или значит?
Гм… Может, идея не так уж и безумна? Может, даже соблазнительна? Вроде вызова? А уж против этого Лаки устоять не могла.
Под чужим именем она сможет изловить всех, кто делает что-то не так.
Эйб осторожно наблюдал за ней, прищурившись и протягивая руну к стакану со сливовым соком на столе.
– Не согласишься – никакой сделки, – сказал он, чтобы убедиться, что она поняла правила игры.
Лаки резко повернулась и посмотрела на него.
– Вы хотите сказать, что откажетесь от сделки? – спросила она недоверчиво. – От всех этих денег?
Эйб улыбнулся, показав ровную линию белых фарфоровых зубов. Они не шли к его высохшему, морщинистому лицу. Слишком уж новые.
– Мне восемьдесят восемь лет, девонька. Какого черта я буду делать с этими деньгами? От них что, мой член встанет? Нет, они не поднимут мой schnickel.
– Как знать, – ухмыльнулась Лаки.
– Да уж я знаю, девонька.
– В жизни ничего нельзя знать наверняка.
Эйб еще раз прищелкнул вставными зубами – не самая приятная привычка.
– Шесть недель, – сказал он твердо. – Иначе никакой сделки.
6
Бриджит Станислопулос только что исполнилось семнадцать, и она, несомненно, была хороша собой – длинные светлые волосы и округлая, вполне сложившаяся фигурка. К тому же она должна унаследовать половину состояния Станислопулосов, оставленную ее дедом Димитрием. Бриджит уже принадлежало огромное состояние матери, которым управляли опекуны, а по достижении двадцати одного года ей предстояло стать одной и самых богатых женщин мира. Но эта мысль была скорее отрезвляющей, потому что Бриджит, будучи еще подростком, успела пережить много несчастий и потрясений и инстинктивно чувствовала, что огромное наследство приведет только к дальнейшим осложнениям.