Последние отзывы

  24  

– Что значит «ушел»? Откуда ушел? Куда ушел?

– Я не знаю. Он сбежал.

– Как сбежал? Из дома? От своих родителей?

– Нет, со своими родителями. Они сбежали, потому что им грозит выдворение из страны.

Это звучало совсем нехорошо. Когда Мануэль немного успокоился, он рассказал.

Махмут Паев был из Чечни. Лет шесть тому назад его родители бежали вместе с ним в Австрию и подали прошение на статус политических беженцев. Проведя какое-то время в лагере для беженцев, семья перебралась в общежитие для иностранцев. Махмут ходил в школу, был там, по рассказам, одним из самых способных, свободно говорил по-немецки, и все к нему хорошо относились, даже девочки, хотя у него были оттопыренные уши, как паруса катамарана. В команде «Торпедо-15» он из-за своих дальних бросков был уже маленькой звездой – ось Мануэль – Махмут была, так сказать, стержнем команды, оба мальчика понимали друг друга на лету.

В последние недели он не раз намекал, что, возможно, скоро не сможет приходить на тренировки, потому что их прошение о статусе беженцев было отклонено. Поначалу этого никто не понимал: с каких пор для игры в баскетбол требовался статус беженца, разве это не свободный спорт для всех? Тогда тренер объяснил своим взволнованным питомцам, что Паевы не получили разрешение на пребывание в Австрии и должны быть высланы к себе на родину. На последней тренировке Махмут сказал Мануэлю буквально следующее: «Если нам придется возвращаться назад, то пусть уж лучше полиция застрелит моего отца, потому что дома его все равно убьют на месте».

Так, и теперь дело дошло до того, что Махи больше не появился на тренировке.

– Это плохо. Я понимаю, тебя это доконало, – сказал я, отдавая себе отчет в том, что утешительный фактор этих слов ограничен.

– Мы должны что-то сделать, – ответил Мануэль.

– Что ты имеешь в виду? Что мы можем сделать? – спросил я.

– Ты должен что-нибудь сделать, – конкретизировал он.

Это заявление меня несколько озадачило, поскольку я не считался таким уж большим волшебником по части обнаружения беглых семей чеченских беженцев.

– Ты должен об этом что-нибудь написать, чтобы Махи смог здесь остаться, – заявил Мануэль.

Это была нетрезвая идея, по моему мнению. Однако взгляд хищной кошки, который он устремил на меня и который сильно напомнил мне о его матери, дал понять, что пространство вдоха для того, чтобы сказать «нет» – а мне, к сожалению, пришлось сказать «нет», – было очень тесным. Мне требовались по-настоящему убедительные аргументы. Выбор был такой:

1. Подобные трагедии не были единичными случаями. Первые из них даже широко обсуждались через СМИ. Но это никак не повлияло на закон об иностранцах. Кто получил отказ в статусе беженца, должен вернуться на родину, тут ничем не поможешь. Журналисты могут усердствовать сколько угодно и гнать волну любой высоты. Мир жесток, и эту жестокость не позволят пресечь внезаконными актами человечности, иначе такая жестокость становится слишком заметной и порождает недовольство, а этого политика допустить не может. Приблизительно так действовал этот аргумент.

2. В «Дне за днем» я связан по рукам и ногам. Даже если бы я захотел, мне не дали бы написать об этом. За социальные репортажи отвечает София Рамбушек. А «Пестрые сообщения дня» в последнее время стал отбирать для публикации сам шеф лично. Я же здесь, в редакции, по должности кто-то вроде ковырятеля в носу. Этот аргумент хотя и был самым обоснованным, но в то же время служил доказательством моей личной никчемности, поэтому он исключался.

3. Даже если бы мне было разрешено или я просто взял бы на себя свободу сообщить об этом, передо мной встал бы один основополагающий вопрос, и он гласил: а о чем я, собственно, должен сообщить? Семья скрылась, предположительно она нашла приют в Вене у своих земляков. Даже если бы мне удалось разведать, где они укрываются, напиши я об этом – их тотчас возьмут, арестуют и позднее вышлют.

Вот такие были три возможности, но я инстинктивно выбрал четвертую и сказал:

– До тех пор, пока я не знаю, где скрывается Махмут со своими родителями, я не могу об этом писать. Ведь мне нечего сказать даже об их самочувствии.

– Чувствуют-то они себя хорошо, – сказал Мануэль.

– Кто сказал?

– Махи.

– А ты откуда знаешь? – спросил я.

– Он мне это написал. Он прислал эсэмэс.

– Да? – Тут я даже растерялся. – Что ж ты мне не говоришь?

– Я только что тебе сказал, – напомнил он.

  24