– Честно признаться, мне бы не хотелось снова терять своего ребенка, – сказал я.
– Мануэля ты не потеряешь, это точно, – заверила она.
– Но когда ты одиночка, против семьи ничего не сделаешь, уж мне ли не знать, с Флорентиной было то же самое.
– Разница только в том, что Флорентина тогда была маленьким ребенком. А Мануэль почти взрослый и сам может решать, с кем он хочет быть в контакте и с кем проводить время. А в этом отношении ты есть и наверняка останешься для него самым первым номером, – утверждала она.
– Ты так считаешь?
– Кроме того, когда-нибудь у тебя снова будет своя семья, и, может, быстрее, чем ты думаешь, – сказала она.
Именно на этих словах она положила свою ладонь на мою, которую я запоздало развернул, чтобы было ладонью к ладони: так можно больше ощутить.
– Так быстро у меня не получится, – усомнился я.
– Почем ты знаешь?
– Знаю. Потому что у меня есть обыкновение влюбляться только в женщин, которым требуется аномально много времени, пока у них разовьются чувства, это может длиться вечно, – ответил я.
Ребекка, правда, рассмеялась, но по оранжевому цвету ее ушей я понял, что мое послание на сей раз недвусмысленно дошло до нее.
Новотны в беде
В четверг Мануэль, взволнованный, ворвался в дверь после тренировки по баскетболу и хотел знать только одно: получила ли Романа спонсорское пожертвование. После нашей поездки в Донауштадт он вообще поразительно часто упоминал имя Романы, но я поначалу избегал заговаривать с ним об этом.
– Нет, к сожалению, пока нет, иначе бы меня уведомили, – ответил я.
После этого он горячо упрашивал меня позвонить Новотным и спросить, против чего я так же горячо возражал, пока мы, обоюдно изнурив друг друга, не достигли компромисса: я позвоню соседке, Кристине Кронбергер. Та сообщила мне разом две нерадостные новости. Во-первых, денежное пожертвование не поступило, но это было еще полбеды. Ибо, во-вторых, с Людвигом Новотны – видимо, из-за ажиотажа в прессе – случился инсульт, и он теперь лежит в больнице.
Романа с тех пор ни с кем не разговаривает, а Эрика Новотны находится на грани нервного срыва, да к тому же без денег.
Я заранее знал, какова будет реакция Мануэля, и она подтвердилась слово в слово.
– Мы должны что-то предпринять.
У меня на языке уже вертелся подходящий ответ – мое непременное «Не-так-уж-много-мы-можем-сделать», но я успел вовремя проглотить эти слова и сказал:
– Я подумаю, не придет ли мне что-нибудь в голову.
Таким образом я обеспечил себе хотя бы временной буфер. А Мануэль мог предаться воздействию того факта, что журналистика иногда достигает прямо противоположного результата, чем тот, к чему она стремилась.
* * *
Вечер я списал со счета и его остаток намеревался отдать бару Золтана. Я уже взял в руки зимнюю куртку, но тут заглянул в свой мобильник и наткнулся на новое сообщение от Ребекки. Это было несколько неожиданно, ведь я вел себя сдержанно и не отправил ей ни одну из эсэмэсок, черновики которых сохранил в папке.
«Дорогой Герольд, еще раз благодарю тебя за чудесный вечер. Не хочу, чтобы он был последним. Мне нравится, какой ты – прямой и открытый. Надеюсь, я наговорила не так много глупостей, вино слегка ударило в голову. Если у тебя будет желание еще как-нибудь выйти со мной, дай мне знать! Сердечно, твоя Ребекка».
Я знал, что даже не слишком близкие знакомые пишут друг другу в конце словечко «твоя-твой», но в данном случае разрешил себе воспринять «твоя Ребекка» совершенно лично и именно об этом хотел сейчас еще некоторое время поразмышлять. И в виде исключения я предоставил бар Золтана самому Золтану, открыл банку пива и остался дома, где мог без помех разбирать изображение «моей Ребекки» на все ее чарующие составные части и снова складывать их вместе.
Очень личная спонсорская акция
Днем в пятницу мне позвонила Ангелина из «Нового времени», чтобы сообщить, что к Новотным конверт с пожертвованием так, к сожалению, и не поступил. И мне стало ясно, что серия анонимных благодеяний закончилась – по каким бы то ни было причинам.
В этой связи Ангелина, естественно, хотела знать, как ей отвечать на многочисленные звонки и письма. Она попросила меня сформулировать ответы «на пять-десять, максимум пятнадцать» вопросов читателей, которые потом можно будет выдавать письменно или устно.
– Без особой охоты, но так и быть, – согласился я.