24 
Потому что не давала себе времени подумать; потому что была слишком занята тем, чтобы быть такой, какой, по ее мнению, должна быть жена Зика Джеймса. Вот что было неправильного в их отношениях до несчастного случая. И вина целиком лежала на ней. Видимо, бабушке все-таки удалось посеять опасения в душе маленькой испуганной Мелоди. Но теперь она — взрослая женщина, жена, и должна побороть тайные страхи и эмоции.
Мелоди потихоньку пила кофе, но к глазам ее подступали слезы. Она ни на что не годится. Зик не заслуживает того, чтобы быть связанным с таким никчемным существом, как она. Но он с ней не разведется, не нарушит свои обещания. Такой он человек. Значит, избавить его от обузы должна она.
Когда его рука потянулась к ней, Мелоди не успела отогнать слезы. Он внимательно осмотрел ее черными, мягкими, словно бархат, глазами. Да, его сила, которая с самого начала привлекла Мелоди, не исчезла.
— Все будет хорошо. — Зик большим пальцем стер с ее щеки предательскую влагу. — Ты опять со мной, и все встанет на свои места. Вот увидишь.
Она покачала головой:
— Нет, Зик, не встанет. Его взгляд помрачнел.
— Неужели ты действительно думаешь, что твои шрамы повлияют на мою любовь? Наоборот, возрастет уважение к тебе за то, как ты боролась, чтобы преодолеть беду. Неужели ты считаешь меня пустым человеком?
— Я не думаю, что ты пустой человек. Зато я — пустышка. Мне не надо было становиться твоей женой. Мне вообще не надо было выходить замуж, пока я не узнала себя, не поняла, в чем мои проблемы.
Его лицо стало непроницаемым.
— А теперь ты знаешь себя?
— Начинаю узнавать. — Мелоди облизала пересохшие губы. — Ну я и штучка!
— Не штучка. Просто ранимая, испуганная, неуверенная. Ты всегда была такой, Ди, поверь. Но ты еще отважная, добрая, благородная. Я не знал никого с таким добрым сердцем, как у тебя. И положительных качеств намного больше, чем отрицательных.
— Ты считаешь, что хорошо меня знаешь?
— Конечно. — Он улыбнулся.
— Ты уверен в себе?
— Приходится, — спокойно сказал Зик. — Ради тебя и ради меня самого. Несчастный случай извлек на поверхность вещи, которые в другой ситуации проявлялись бы постепенно. Но что случилось, то случилось, и, может быть, это к лучшему.
Оскорбленная до глубины души Мелоди смотрела на него очень пристально.
— Не смей так говорить! — гневно воскликнула она. — Я потеряла все, чего добивалась всю жизнь.
Лицо Зика посуровело, но голос все еще звучал спокойно.
— Нет, Ди. Ты потеряла возможность танцевать. И только. Ты по-прежнему можешь видеть, слышать, обонять, осязать. Твой мозг не пострадал, твой ум такой же острый, ты способна решать, куда хочешь идти, чем хочешь заняться. Ты можешь ходить самостоятельно. Есть очень много людей, в том числе и в больнице, где ты лежала, которые за одно это отдали бы десять лет жизни. У тебя есть все, ради чего стоит жить.
Злость сменилась болью.
— Значит, ты винишь меня в жалости к себе? Зик пристально посмотрел на жену угольно-черными глазами.
— Это ты сказала, а не я, — заметил он, когда свет в зале начал гаснуть. И откинулся на спинку кресла. Его лицо было по-прежнему непроницаемым.
Мелоди едва слышала оркестр. Она гнала прочь горячие слезы обиды и говорила себе, что ненавидит Зика. Как посмел он высказать ей все это после того, что она пережила и передумала? Разве он не понимает, как сильно изменилась ее жизнь? Или ему безразлично? Теперь ясно: она права, настаивая на разводе.
Занавес поднялся, но прошло несколько минут, прежде чем Мелоди удалось сосредоточить внимание на спектакле. Драма ее собственной жизни перевешивала. Иногда она чувствовала, что Зик смотрит на нее, но ни разу не обернулась.
Через некоторое время злость утихла, и спокойный, но настойчивый голосок глубоко внутри ее начал говорить, что Зик прав. «Прав, но жесток и бесчувствен», — мрачно сказала она себе.
Прошло еще двадцать минут, прежде чем Мелоди вынуждена была признать: Зик сказал то, что не решился бы сказать никто другой, потому что чувствовал, что ей необходимо это услышать. Он всегда был безжалостно честен и прям. Но прежде его суровая правдивость никогда не была направлена против Мелоди, по крайней мере столь прямо. И все-таки, если это — требовательная любовь, она ее не желает.
К тому времени, когда актеры в последний раз вышли под шумные аплодисменты на поклон, Мелоди чувствовала себя совершенно разбитой. Даже двадцать сеансов с психотерапевтом не смогли бы настолько опустошить ее эмоционально. Как будто дверь в ту часть ее мозга, где сидели взаперти сомнения и страхи, вдруг распахнулась. Теперь ей придется иметь дело со многими кошмарами одновременно. Вот так канун Рождества! — подумала она с отчаянием.
24 
