41 
Де Уоренн пододвинул стул поближе к столу, потом уселся напротив Аманды, взяв бутылку вина. Видно было, что капитан сомневался, улыбка исчезла с его лица. Помедлив, он поставил бутылку на стол.
— Я должен спросить. Сколько вам лет?
Аманда не колебалась ни секунды:
— Двадцать один. — Дочь пирата улыбнулась, хотя сердце продолжало отчаянно биться. Ей хотелось, чтобы де Уоренн считал ее более взрослой и опытной, чем было на самом деле. — А сколько вам лет?
Он улыбнулся, укоризненно покачивая головой:
— Аманда, мы оба знаем, что вам и близко нет двадцати одного года. А мне двадцать восемь. — Он снова запнулся в нерешительности, осознав, что невольно назвал ее по имени. — То есть я хотел сказать «мисс Кэрр».
Раньше Аманда думала, что капитану ближе к тридцати, и, как оказалось, не ошибалась. Она напряженно размышляла, какой же возраст назвать, чтобы он ей поверил.
— Мне почти двадцать, — солгала она. — И, как я уже говорила вам, я — не леди. Так что можете называть меня Амандой.
Забота де Уоренна казалась искренней и так трогала ее… Помолчав, он уточнил:
— В самом деле?
— В самом деле. И я хотела бы выпить вина, — добавила она.
Де Уоренн налил гостье совсем немного, свой же бокал наполнил до краев.
— Я и не думала, что вы столь щедры, — недовольно проворчала она, протягивая руку за своим бокалом. Выходит, он ей не поверил?
— Мне кажется, вам шестнадцать, возможно, семнадцать, — сказал он, рассматривая собеседницу при блеске свечей.
Аманда вздохнула. Ей было семнадцать лет, в августе должно исполниться восемнадцать. Вместо ответа она быстро опустила глаза, сделала глоток вина — и тут же едва не задохнулась от восторга, мигом забыв о своем обмане. Вино, которое Аманда пила с отцом, было мутным и кислым, поэтому она всегда предпочитала грог.
— Что это? — ошеломленная, с трудом произнесла она.
Де Уоренн откинулся на своем стуле, одарив ее широкой улыбкой:
— Я так понимаю, это был возглас одобрения?
— Вино очень вкусное — отдает ягодами, приятное, мягкое.
— Здесь присутствует сильная нота черной смородины, — согласился он, — и немного танина, только для того, чтобы терпкость ощущалась на кончике языка. Это вино из испанской провинции Риоха.
Аманда ничего не ответила: она сделала еще один глоток, чтобы хорошенько распробовать необыкновенное вино. Этот напиток достоин богов!
— Вы захмелеете, если не будете пить медленнее, — предупредил де Уоренн, однако его голос звучал легкомысленно, даже весело. Капитан даже не притронулся к своему бокалу, он с интересом продолжал наблюдать за ней.
Хотелось бы Аманде знать, о чем он сейчас размышляет на самом деле. Она широко улыбнулась ему:
— Я никогда не думала, что вино может быть таким восхитительным. Почему вы так внимательно смотрите на меня?
Он покраснел и отвел взгляд:
— Прошу прощения.
— Все дело в моей рубашке? Или мне следовало заплести волосы?
— У вас замечательная рубашка. — Его улыбка выглядела натянутой. — Я был груб. Это больше не повторится.
Аманда колебалась, не зная, чем же вызвано пристальное внимание де Уоренна. Она скрутила волосы узлом, потом мрачно улыбнулась ему:
— У меня нет другой одежды, кроме той ночной рубашки.
Капитан, похоже, встревожился из-за своей невольной бестактности:
— Дело не в ваших волосах — ваши волосы прекрасны — и не в вашей одежде. Мне бы хотелось, чтобы вы насладились этой пищей. У меня замечательный повар.
Аманда притихла. Ему нравятся ее волосы? Каждое лето она обрубала часть своей гривы кинжалом, но за год волосы всегда отрастали снова. Этим летом Аманде и вовсе было не до этого — заботы о волосах вылетели из головы, когда схватили отца.
— Мои волосы слишком длинные, — констатировала она.
Румянец на щеках де Уоренна стал еще ярче.
— Никогда не отрезайте их, — коротко бросил он.
— Вы и правда думаете, что у меня красивые волосы? — напрямик спросила Аманда.
Его пальцы сильно и нервно забарабанили по скатерти. Потом он медленно поднял на собеседницу глаза и ответил:
— Да, я так считаю.
Обрадованная, Аманда с улыбкой посмотрела на капитана, но он отвел взгляд:
— Так сколько, вы говорите, вам лет?
Она упорно не хотела говорить ему правду:
— Мне почти двадцать, де Уоренн.
Он поднял глаза, которые теперь казались непроницаемыми:
41 
