очень нудно 
48 
— Катенок, мне нужно уехать с Алексом, я быстро, — сказал Дима, предостерегающе смотря на меня. Я типа, должна молчать? Я кивнула. Должна, так должна.
— Ладно, Дим. Только быстренько давайте, — ответила Катя, обнимая Димона.
Алекс попрощавшись с Яной, догнал Димона, они вместе быстрым шагом ушли, одновременно кому-то звоня со своих телефонов.
К нам вышла медсестра, обведя нас взглядом, спросила:
— Дуся Солнечная есть?
— Я, — сказала я, вскакивая с дивана.
— Пойдемте, — позвала меня медсестра.
Меня привели в комнату, заставили вымыть руки, переодеться в стерильную одежду. Я безропотно выполняла все требования, подозревая, что сейчас увижу Артема.
— Колите, — прошептал Артем, смотря на меня. Я подошла к нему, взяла за руку.
— Люблю тебя, — прошептала я, поглаживая его по голове. Он, улыбнувшись, закрыл глаза.
— Наконец-то отключился. А он у вас упрямый, барышня! — смеясь, сказал доктор, — Он тут очнулся, стал требовать своего Лучика, еле уговорили не двигаться. Он теперь в отключке. Если хотите, сидите тут, нет, можете вернуться. Главное в обморок не падать, и не мешать.
Я, обхватив руками его большую теплую ладонь, прижала ее к щеке. Старалась не замечать, как доктора вытаскивали пулю. Я смотрела на его лицо, такое родное, любимое. Я сглотнула комок, подступивший к горлу, сейчас не до истерик и слез, если я хочу остаться рядом с Темой. Наклонившись ближе к его лицу, начала шептать всякие нежности, о том, какой он хороший, сильный, смелый, как сильно я его люблю. Было не важно, слышит он меня или нет. Я верила, что слышит.
— Повезло твоему парню, девочка! — сказал доктор, улыбаясь, — Вот держи на память.
Доктор протянул мне пулю, я крепко сжала ее в ладони. Маленький кусочек металла, едва не унесший жизнь любимого человека.
— Что теперь? — голос подвел, я не смогла даже толком задать вопрос.
— Теперь переведем в реанимацию, и будем ждать. Организм сильный, операция прошла успешно, прогнозы самые положительные, — спокойно проговорил доктор, — Я так понимаю, если тебя не пущу в палату, проснувшись, этот молодец поднимет госпиталь с ног на голову.
Я улыбнулась.
— Так пустите, — попросила я, скромно улыбаясь.
— Эх, не положено, но ты мне чем-то дочку напоминаешь, не могу отказать, — сказал профессор, отдавая распоряжение медсестре.
Глава 8
Артем
Кругом темнота, ничего не видно. Только родной и любимый голос постоянно звал меня, говоря о своей любви. Мой Лучик плакал? Я почувствовал ярость и недовольство. Кто посмел обидеть мое солнышко?! Постоянно чувствовал нежные прикосновения. Но никак не хватало сил открыть глаза.
Услышал незнакомые голоса. Женский заставлял мою девочку выйти из палаты.
— Девушка, покиньте реанимацию, вам тут нельзя находиться! — наглый такой голос.
— Но мне разрешил профессор Власов! — спокойно ответила Дусенька.
— А мне никто не сообщал, так что уходите, — грозно ответил этот противный писклявый женский голос.
— А я говорю, что никуда не уйду, — спокойно заявило мое солнце. Мне хотелось открыть глаза и посмотреть, кто там рискнул спорить с моим чудом. И потом, мне не хотелось, чтобы она покидала палату.
Голос заорал еще громче, мне вот интересно, она так вопит, потому что в реанимации половина пациентов в отключке?
— Я сейчас санитаров позову, и они тебя вмиг вышвырнут! — грозно провопил голос.
— Простите, как вас там?
— Татьяна Валерьевна!
— Татьяна Валерьевна, профессор Власов разрешил мне остаться, и только он выгонит меня отсюда, это понятно? — с нотками металла в голосе проговорила Дуся.
— Это мы еще посмотрим!
Почувствовал нежные прикосновения к лицу.
— Все в порядке, милый, я тебя не оставлю, — прошептала моя девочка.
Через несколько минут в комнату вошли еще несколько человек. Я опять попытался разлепить свинцовые веки. Яркий свет ослепил на мгновение, потом я четко увидел мое солнышко, какую-то мегеру, грозно скрестившую руки на груди, и двоих санитаров, внушительной комплекции.
— Уведите ее, мальчики!
— Но Татьяна Валерьевна! Это же Потапова, ей разрешил профессор Власов!
— А мне все равно, мне профессор ничего не говорил, уведите!
— Евдокия Ивановна, извините! Но сами видите…
— Стоять, — рявкнул я.
На меня уставились четыре пары глаз, в одних из которых, самых любимых, стояли слезы облегчения.
48 
