– Не стоит торопиться с выводами на основе того, в чем вы, возможно, не разбираетесь, – вдруг сказал Роган.
Он видел все, что было написано на выразительном лице Элизабет: сначала голубые глаза округлились от любопытства, а потом красивые губы изогнулись в легком неодобрении…
Элизабет удивленно приподняла брови:
– Вот уж не думала, что поступаю подобным образом.
Роган нахально улыбнулся:
– Вы сидели и думали, что для человека, у которого только-только умер отец, я выгляжу не таким уж грустным.
Она думала именно об этом!
Возможно, Элизабет недооценила Рогана. Кроме того, она понятия не имела, почему отец с сыном поссорились лишь спустя несколько месяцев после смерти матери Рогана. Ссора закончилась долгими годами отчуждения. Она знала только, что, скорее всего, Брэд был ужасным мужем и отцом.
Как ее собственный отец…
Кроме того, теперь, когда очаровательно любезный Брэд умер, слишком легко обвинить в напряженных отношениях насмешливого, невнимательного и небрежного Рогана.
– Итак, что же вы здесь делаете? – Темные глаза Рогана Салливана совершенно беспардонно уставились на нее.
Элизабет нахмурилась:
– Я ведь вам уже говорила, что меня пригласили сюда для того, чтобы внести книги из библиотеки вашего отца в единый каталог.
Он протянул:
– Ага, это вы говорили. Я другое имел в виду. Почему вы еще здесь, когда он умер?
Элизабет сокрушенно призналась:
– Я не понимала, что теперь делать. Ваш отец нанял меня пока на полтора месяца и… – Она тряхнула головой и повторила: – А теперь я не знаю, что делать…
Прозвучало не очень убедительно.
Точеные губы презрительно покривились.
– Занимаетесь большой переписью, да?
– Да, на время летнего отпуска. Вы именно это хотели сказать, мистер Салливан?
Он пожал плечами:
– Может быть, физическое перенапряжение и стало причиной сердечного приступа моего отца неделю назад?
Элизабет чуть не задохнулась:
– Вы… хотите сказать, что у меня с вашим отцом… могли быть… личные отношения?!
– Это вы сказали.
Роган специально дразнил ее. Эта женщина чертовски хороша, когда сердится!
Голубые глаза Элизабет потемнели, а на щеках запылал румянец, губы решительно сжались, подбородок вызывающе вздернулся. С прической в виде остроконечных прядочек она сразу стала похожа на встопорщившегося ежика.
– Библиотека уже была здесь, – объяснил Роган, – когда двадцать лет назад мы переехали в Англию и отец купил этот дом. Но я не помню, чтобы мы когда-нибудь задумывались о каталоге, – нарочито раздраженным тоном объяснил он.
У нее нервно вздрагивали упрямо сжатые губы, когда она попыталась защититься:
– Откуда вам знать, думал об этом ваш отец или нет, если последние пять лет между вами существовала только почтовая связь?
У Рогана угрожающе сузились глаза.
– Лайза, я уже предупреждал вас, чтобы вы не судили о вещах, в которых ничего не понимаете!
Румянец так же быстро исчез с ее щек, как и появился. Теперь лицо было белее молока.
– Я предпочитаю, чтобы вы называли меня Элизабет или доктор Браун, – невероятно чопорно произнесла она.
Роган задумчиво смотрел на нее. Сокращенное имя явно задело ее за живое.
Он сухо сказал:
– О’кей. Так вот… Элизабет, не надо судить о том, в чем ничего не понимаете.
Чего Элизабет действительно не понимала, так это собственной реакции на колкости и инсинуации собеседника! Доктор Браун, высококвалифициро ванный преподаватель одного из самых престижных университетов в стране, привыкла к однозначному уважению и со стороны коллег, и со стороны студентов. Элизабет Браун, женщина абсолютно независимая в финансовом отношении, считала обязательным для себя избегать любых ситуаций, способных привести к какой бы то ни было эмоциональной конфронтации.
Особенно с человеком, который так действует ей на нервы!
– В отличие от вас я не большой поклонник формальностей. Друзья называют меня просто Роуг[1], – объяснил он.
Элизабет смущенно нахмурилась. Роуг? В каком смысле? Негодяй или шалун? А может, бродяга?.. Как все-таки подходит это имя опасному и вызывающему беспокойство человеку!
– Значит, мне повезло, что я не вхожу в круг ваших друзей. Я предпочитаю называть вас мистер Салливан. Или Роган, если вы так уж настаиваете на непринужденности, – холодным тоном произнесла она.