В то время она была еще совсем юной и жаждала узнать обо всем.
— Нужно проявлять искренний интерес к другим людям, их заботам, бедам или радостям, — ответила мать. — Когда начинаешь относиться к человеку с неподдельной искренностью, это становится первым шагом к дружбе. А дружба, Азалия, возникает в том случае, если ты отдаешь часть своей души другому человеку.
Азалия никогда не забывала этих слов матери, и, хотя временами ей было нелегко считать простоватых офицеров и их болтливых жен похожими на себя, она всячески пыталась проявлять к ним симпатию и добросовестно выслушивала все их сплетни.
Однажды отец довольно язвительно и сердито отозвался о жене одного офицера, постоянно скандалившей с другими женщинами из гарнизона.
— Неприятная особа, — сказал он. — Ни души, ни сердца, сплошная злоба.
— Мне жаль ее, — тихо произнесла мать.
— Ты жалеешь эту женщину? — удивленно воскликнул Дерек Осмунд. — Почему?
— Потому что она, должно быть, ужасно несчастная, — ответила ему жена. — Раз она не способна дать окружающим ничего, кроме яда и злобы, подумай, что творится у нее внутри и что ей приходится переносить, когда она остается наедине с собой.
Азалия вспомнила, что отец сначала устремил на мать недоверчивый взгляд, а потом обнял ее.
— Ты найдешь оправдание даже для самого дьявола, дорогая!
— А почему бы и нет? — спросила миссис Осмунд. — Ведь ему, в конце концов, приходится постоянно пребывать в аду.
Отец рассмеялся, но Азалия навсегда запомнила материнские слова.
Иногда она даже убеждала себя, что ее тетка такая недобрая, ожесточенная и бессердечная потому, что много страдает, хотя девушке трудно было поверить, что генеральше не доставляет удовольствия делать несчастными всех окружающих — и себя в том числе.
Возможно, когда генерал оставался наедине с собой, он сбрасывал с себя маску напыщенности и чванливого превосходства над миром, возможно, он просто боялся, что стареет и что его заменят более молодым.
«Как мне знать, — рассуждала про себя Азалия, — что думают и чувствуют эти люди, раз у меня нет возможности с ними поговорить».
Да и вообще, сможет ли она когда-нибудь доверительно побеседовать с теткой или дядей? Это так маловероятно!
Обед, состоявший из большого числа блюд, ни одно из которых не отличалось особенным вкусом, подошел к концу.
Леди Осмунд встала из-за стола, подав знак сопровождавшим ее девушкам следовать за собой.
Проходя мимо лорда Шелдона, она остановилась, и он поднялся со своего места.
— Надеюсь, мы увидимся в салоне за кофе, — любезно произнесла леди Осмонд.
— Вы должны простить меня, миледи, — ответил он. — К сожалению, мне придется весь вечер заниматься весьма важными и неотложными делами.
— В таком случае пожелаю вам доброй ночи.
— Доброй ночи, леди Осмунд.
Он склонил голову в легком поклоне, и генеральша направилась дальше.
Близнецы прошли мимо него, как всегда хихикая и перемигиваясь друг с другом. Его взгляд остановился на Азалии.
Она сказала себе, что не станет смотреть на него, но почему-то, словно ее что-то подтолкнуло, невольно подняла на него глаза, когда поравнялась с ним.
Увидев странное выражение на его лице, она оробела и смутилась.
— Доброй ночи, мисс Азалия, — спокойно сказал он.
Она хотела ответить, но слова застряли в горле.
Поспешно, с грацией испуганной нимфы, Азалия повернулась и бросилась догонять кузин.
Ей хотелось оглянуться, но она не осмеливалась.
Только оказавшись на верху трапа, что вел из кают-компании, она почувствовала, как постепенно успокаивается сердцебиение и возвращается способность нормально дышать.
Глава третья
Широко расставляя ноги, чтобы сохранять равновесие во время сильной качки, лорд Шелдон прошел через просторную кают-компанию и обнаружил, что за капитанским столом, кроме него, никого из пассажиров нет.
Еще за несколькими столиками сидели человек десять. Лица у всех были зеленоватого оттенка, и несчастные отказывались от большинства блюд, предлагаемых стюардами. В основном же салон пустовал.
Ничего удивительного в этом не было, если учесть, что «Ориссу», с тех пор как она покинула Англию, преследовала штормовая погода.
— Что поделаешь, милорд, тут некого винить! — сказал стюард, явившийся утром в каюту лорда Шелдона.