56 
А с Сандрой все начиналось неправильно, вернее, он и не собирался ничего начинать. Она была совершенно не в его вкусе. Ему нравились стильные женщины, «профессиональные» красавицы, экстравагантные и балдеющие от своей красоты, из тех, на которых всегда оборачиваются, где бы они ни появились. Завистливые взгляды, которые Грег ловил на себе, приятно щекотали его самолюбие.
В Сандре не было ничего броского, привлекающего внимание. Среднего роста, с вполне стандартной фигурой, которую и не разглядишь под обожаемыми ею безразмерными футболками и джемперами. Волосы красивого медного оттенка, но кого этим удивишь в век всеобщей химизации. Глаза, в которые, заглянув раз, хочется смотреть еще и еще. Но Грега всегда больше интересовала их форма и цвет, а не содержание. В общем, если бы игра шла по правилам, он на Сандру Финчли даже не взглянул бы.
Но с самого начала все пошло наперекосяк. Он пригласил ее в Лайм-Парк в надежде побесить своего папашу, резонно рассудив, что нескольких часов наедине в машине вполне достаточно, чтобы «обработать» девушку и привезти ее в Лайм-Парк совсем ручной и «тепленькой». Она будет строить ему глазки и оглаживать шаловливой ручонкой под столом, его сиятельство будет исходить желчью, а он, Грег, получит двойное удовольствие. Да еще подкинет журналисточке историю со Снуки, может, Бэби догадается расторгнуть помолвку.
Но Сандра обманула ожидания, оказавшись совершенно невосприимчивой к его чарам. Ее милая неловкость и сердитый румянец, который то и дело появлялся на щеках, их бесконечные словесные стычки и явное неодобрение, с которым она относилась ко всем его поступкам, были Грегу внове, разбудили его любопытство и заставили повнимательнее присмотреться к ней. Грег заглянул в ее глаза и понял, что пропал.
Произошло это в один момент, как озарение, как откровение свыше. Он узнал ее, свою женщину, которая может изменить всю его жизнь, может осветить ее или окончательно лишить смысла, может заставить сердце биться быстрее, а может обратить его в камень. И он испугался. Все его существо протестовало против этой неожиданно возникшей зависимости. Он, Грегори Мортимер, никогда еще не зависел ни от одной женщины, и не стоит начинать в тридцать лет.
Когда Сандра сбежала из Лайм-Парка, Грег попытался выбросить из головы воспоминания о божественной ночи, когда Сандра пришла к нему, ведомая приглашающими огоньками свечей. Нечто похожее он испытал только с Эмми, но это было давным-давно, и Грег уже успел забыть, что чувствуешь, когда держишь в объятиях любимую женщину. Становишься всемогущим, как Зевс, неуязвимым, как Ахиллес, и прекрасным, как Антиной. Неважно, что ты таков лишь в глазах любимой. Там ты настоящий, а все, что вокруг, — иллюзия.
Ему, наверное, удалось бы довести процесс убиения непрошеной любви до логического конца. Есть масса способов, например, уехать далеко и надолго, в Тасманию или на Борнео. Расстояние и время — вот два наилучших способа очистить сердце. Да, и еще другие женщины. Клин, как известно, клином вышибают. Все получилось бы, если б не Барнс. И как это он всегда находит верные слова, которые бьют точно в цель? «Может быть, это первая настоящая женщина, которая встретилась тебе, мой мальчик. Ты не должен ее потерять», — сказал он тогда. Не должен.
И теперь он, Грегори Мортимер, весь упакованный в гипс и какие-то хитрые повязки, и от этого чувствующий себя до крайности нелепо, целует ее лицо, задыхаясь от счастья. Счастье это возникло в нем в тот самый момент, когда он, выныривая из тяжелого, дурманного сна, услышал ее голос, бормочущий что-то о размешивании льда в бокале. Или нет, еще раньше, когда ее лицо грезилось ему в туманной дымке снов. Он хотел рассказать ей об этом, но не знал, с чего начать.
— Я не хочу замуж, — шепнула ему Сандра.
Вот и поговори с такой! Упрямая, непредсказуемая, любимая Сандра.
— Я тоже, — бодро отозвался Грег. — Но не всегда же делать то, что хочется. Иногда приходится идти на жертвы.
Войдя в палату сына, граф Рэдклиф огляделся и, не найдя ничего лучшего, сунул принесенные орхидеи в графин с водой. Странный выбор, подумал Грег, нет цветов порочнее и эротичнее орхидей. Их бархатные пасти обещают тысячу и одну ночь наслаждений любому, кто осмелится подойти действительно близко. Но осмелится не каждый. Чувственные хищницы проглотят неосторожного зеваку, который вздумает смахнуть с них пыльцу. Любопытно, почему орхидеи напоминают мне Снуки, ее влажный рот с заостренным умелым язычком, который может вознести на волну восторга, а может и ужалить. Недаром ее квартира кишмя кишит орхидеями.
56 
