Глава 2

Клеона пребывала в блаженном состоянии. Ее восхищала и будоражила быстрая езда, поражала пышность, с какой было обставлено путешествие. В каждый постоялый двор по пути продвижения кареты были заранее отправлены лошади из конюшни герцогини. Энергичные конюхи проворно выпрягали уставших животных и заменяли их свежими, чтобы впоследствии, дав им как следует отдохнуть, спокойно ехать на них обратно.

Все произошло чрезвычайно гладко. В карете, быстро мчавшейся к Лондону, Клеона наконец-то сидела одна. Ей с трудом верилось, что это не сон.

Перехватив карету по дороге к Холлу, Патрик О'Донован запугал кучера и слуг рассказами об опасной болезни, которой лучше остерегаться. Он направил их на постоялый двор в соседнюю деревню и велел приехать за мисс Мандевилл на следующий день к восьми утра.

Под тем предлогом, что она будет помогать собираться, Клеона уговорила родителей разрешить ей переночевать в Холле. Утром перед отъездом она оставила отцу записку: «К сожалению, Леони пришлось выехать раньше назначенного времени». Выводя на бумаге эти слова, Клеона испытывала угрызения совести оттого, что обманывала человека достойного и праведного, чьи уста, конечно же, никогда не осквернялись ложью. Но неприятнее всего ей было притворяться перед матерью.

– Дорогая моя, я очень рада, что ты едешь в Лондон, – сказала ей мать. – Единственное, что меня беспокоит, так это твоя одежда. Боюсь, родная, мы с отцом позабыли, что ты уже не дитя. Папа в этом не виноват. Мы с тобой знаем, его мысли редко заняты земными делами. Но мне то следовало помнить, что в твоем возрасте я развлекалась на балах и носила красивые платья. Тебе же я не могу дать ни того, ни другого; не представляю, как это можно устроить на папино жалованье!

– Не расстраивайся, мамочка, – ответила Клеона. – Я вполне довольна жизнью. У меня есть Бетси, чтобы ездить верхом, Леони, чтобы шутить и дурачиться, и столько разных дел, что просто некогда вздыхать по веселому обществу! Боюсь только, как бы мне не опозорить тебя. Ведь я совершенно не представляю, что от меня потребуется.

– В том-то и беда, – вздохнула миссис Говард.

Она внимательно пригляделась к дочери, отмечая спутанные волосы и веснушки на носу. Кожа Клеоны, чуть тронутая золотистым загаром, цветом напоминала лепестки чайных роз, что росли под окном кабинета викария и наполняли благоуханием весь сад.

– Я совсем забросила тебя, – почти про себя пробормотала миссис Говард. – Я забыла, что годы летят так быстро.

– Не беспокойся обо мне, мама, – уговаривала ее Клеона. – Тебе нужно заботиться о папе. Как ты сама прекрасно знаешь, на это у тебя уходит все время. Он пропадет без тебя!

– Это верно, – призналась миссис Говард. – Твой отец, Клеона, – святой человек, а святые не думают о повседневных, земных делах. Они до того погружены в мысли о божественном, что могли бы погибнуть от голода, не будь у них жен, дабы ухаживать за ними.

– Точный папин портрет! – Клеона засмеялась. – Но ты, должно быть, знала, что он собой представляет, когда убежала с ним из дома.

Миссис Говард покраснела, как девочка.

– Да, я знала, что он собой представляет, – мечтательно сказала она, – но в тот самый момент, как я увидела твоего отца, я поняла, что он для меня, единственный в целом свете. Кажется, я тебе рассказывала, что уже была помолвлена с другим джентльменом, лордом Барчестером. Правду сказать, это был приятный, обходительный человек, которого мой отец счел достойным и желанным зятем. Но все оказалось напрасно! Твой папа пришел к нам в дом на чашку чая, поскольку мой отец намеревался дать ему место священника в одном из приходов, которыми располагал. Мы взглянули друг на друга и поняли, что всю жизнь ждали этого мига!

– Ах, мамочка, это так романтично! – воскликнула Клеона. – Но скажи мне: разве тебе не хочется хоть иногда, хоть изредка снова очутиться дома, где у тебя было все – служанки, красивые платья, породистые лошади, выезды в свет? Не скучаешь ли ты об этом хоть немножко? Признайся откровенно, мама.

Миссис Говард улыбнулась.

– Если я скажу «нет», это будет звучать как заведомая ложь, – ответила она. – Было бы гораздо естественнее, если бы я с сожалением вспоминала кое о чем из того, от чего отказалась, когда убежала из дома, после полуночи, крадучись, спустилась по лестнице и по газону проскользнула в тень, где меня ждал твой отец, верно? Но клянусь тебе, я совершенно ни о чем не жалею. Я так счастлива! Пожалуй, с матерью у меня не было такой близости, как у нас с тобой. Отец мой был человеком суровым. При всем нашем богатстве и знатности мне всегда было очень одиноко. Поэтому я ни разу не пожалела о том, что убежала. Если б пришлось начать все сначала, я снова поступила бы точно так же! Вот только я начинаю думать порой, что хорошо бы и тебе познать радости и волнения, какие я переживала в девичестве.

  8