Беттина молча кивнула, и Айво с сожалением отпустил ее руку.
— В таком случае, Беттина, он не любит тебя, — продолжал Айво, — он любит женщину, которую сам себе придумал. Он заточил тебя в клетку. Но ты не выдержишь долго, Беттина. И не стоит терпеть. У тебя есть право быть самой собой. Отец не оставил тебе богатство, но он подарил тебе часть своего гения, часть своей души. А ты оставляешь втуне эти драгоценные дары, играя не свою роль и отказываясь писать. — После продолжительного молчания он сказал: — А разве нельзя писать и оставаться женой этого человека?
— Я не задумывалась над такой возможностью, — призналась Беттина и по-детски озорно улыбнулась. — Но я непременно подумаю. Как у тебя со здоровьем?
— Ничего. Та моя слабость объяснялась анемией, которую, к счастью, подлечили. Я написал книгу, и теперь пишу вторую. Но не как Джастин, естественно. Это — не художественная литература, — улыбнулся Айво, с любовью глядя на Беттину.
— Мне бы очень хотелось прочесть.
— Непременно вышлю тебе экземпляр. — Тут он с сожалением посмотрел на часы. Два часа уже прошло, пора уходить. — Я вылетаю в Нью-Йорк сегодня вечером. Ты бываешь в Нью-Йорке?
Беттина медленно помотала головой.
— Я не была там пять лет.
— Значит, пора.
— Не думаю. Муж не любит слишком больших городов.
— Так приезжай одна.
Беттина сделала круглые глаза и расхохоталась. Айво обрадовался, заметив в ее взгляде прежнюю искорку. Когда они встретились в отеле, у нее были потухшие глаза.
— Может быть, я и напишу пьесу. Видимо, пришла пора.
Разговор с Айво помог понять ей, скольким она пожертвовала ради пьесы. Так неужели все это пройдет впустую?
Айво согласно кивнул.
— Ты скажешь мужу о том, что мы виделись?
Беттина задумалась и печально опустила голову.
— Думаю, нет. — Она потянулась к Айво и шепнула на ухо: — Ты словно deus ex machina свалился с небес, чтобы все в моей жизни переменилось.
Айво засмеялся:
— Прекрасно, если ты так обо мне думаешь. Верь в себя. Дорогая, больше никаких претензий на домохозяйку, не то я опять прилечу и примерно накажу тебя.
Они оба рассмеялись.
— Обещай мне первому прислать свою пьесу.
— Обещаю, — важно произнесла Беттина.
Они поднялись из-за столика и вышли в вестибюль. Как приятно идти с ним рядом и чувствовать себя маленькой и хрупкой. На мгновение ей захотелось вернуть прежний шикарный гардероб, изысканные европейские наряды, захотелось надеть драгоценности. Айво, словно угадав ее мысли, наклонился к ней и осторожно спросил:
— Ты не продала то кольцо?
Беттина знала, что он имеет в виду кольцо с огромным бриллиантом. Она полуприкрыла глаза.
— Конечно, нет, Айво. Я его не ношу, но оно по-прежнему у меня. Хранится в банке.
— Ну и славно. Я бы не хотел, чтобы оно досталось кому-нибудь другому. Не расставайся с ним, пока не придет крайняя нужда.
Вдруг он сообразил, что так и не спросил ее адрес и новое имя. Она быстро нацарапала адрес на листочке и передала Айво со словами:
— Теперь все зовут меня Бетти Филдз. Бетти Филдз, — повторила она.
Айво это не слишком понравилось.
— Тебе не идет такое имя.
— Знаю, — смущенно вымолвила Беттина.
— Надеюсь, ты подпишешь свою пьесу «Беттина Дэниелз»?
Она кивнула и, было видно, очень обрадовала этим Айво. Он еще раз крепко обнял ее и ничего не сказал, только сильней стиснул ее в своих объятиях. Наконец Беттина нарушила молчание:
— Айво… Спасибо за все.
Он посмотрел на нее сверху вниз, и глаза его блестели.
— Береги себя, крошка. Я позвоню тебе.
Он поцеловал ее в лоб и отпустил, но сам не двигался с места, пока она не вышла из отеля и не исчезла в уличной толчее. После он, чуть вздохнув, повернулся и пошел к себе в номер. Как она изменилась за последние пять лет. И какое, должно быть, влияние имеет на нее этот человек, раз сумел заставить ее отречься от своей жизни, от себя, от прошлого. Но теперь я не дам ей так легко исчезнуть, подумал Айво. Ожидая лифта, он достал записную книжку в черной кожаной обложке и сделал несколько пометок.
32
— Как жизнь, Бетти? — с улыбкой спросила Мэри, заглянув во двор к Филдзам. Стоял теплый, солнечный апрельский день.
— Неплохо. А как ты?
— По-прежнему.
Они дружески улыбнулись друг другу и стали прогуливаться около дома. Мэри опять была чудовищно брюхата, но как всегда спокойна и добродушна. Несмотря на то, что она жаловалась и подшучивала над собой, ей, по всему видно, нравилось ее состояние.