Последние отзывы

  204  

Понимаешь, — добавил Доусон задумчиво, — я, новорожденный сын Флоры, был единственным младенцем, которого нашли в доме в Голденбранче. Рядом обнаружили детскую пеленку, поэтому поначалу все решили, что она имеет ко мне самое прямое отношение. И только некоторое время спустя выяснилось, что моя ДНК не совпадает с образцом, который удалось выделить при анализе следов, найденных на пеленке. Значит, был второй ребенок, но никто из полицейских, наблюдавших за домом, его не видел, не слышал и не знал, куда он подевался. Предполагалось даже, что эта пеленка попала в дом случайно, что ее принесли какие-то бродяги, пока дополнительные генетические исследования не установили, что матерью ребенка, образцы ДНК которого остались на ткани, тоже была Флора. Между тем за все тридцать семь лет никаких сведений о том, что Карл и его любовница обзавелись сыном или дочерью, в ФБР не поступало. Загадочный ребенок словно испарился. До недавнего времени этот вопрос так и оставался открытым, хотя, откровенно говоря, на протяжение многих лет он считался достаточно второстепенным. Ребенок не был преступником, террористом, а значит, ФБР он интересовал мало.

Доусон перевел дух и продолжил:

— Ну а потом, девять дней назад, я получил от Хедли СМС-сообщение, в котором он просил меня как можно скорее приехать к нему по важному делу. Когда я до него добрался, он рассказал мне о процессе над Стронгом, а потом огорошил сообщением, что образец ДНК Джереми полностью совпал с безымянным образцом, обнаруженным на пеленке в Голденбранче тридцать семь лет назад. Нашелся мой брат, который, если верить Карлу, был старше меня на одиннадцать с небольшим месяцев. По видимому, когда они и Флора бежали, они забрали с собой его. А меня бросили.

Взяв со столика свой пустой бокал, Доусон принялся вертеть его в пальцах. По-видимому, ему очень хотелось, чтобы на донышке осталось хоть полглотка. Убедившись, что бокал абсолютно пуст, он снова поставил его на столик и посмотрел на Амелию.

— Вот такие дела…

— Но если ты с самого начала знал, что… Разве в детстве или в юности тебя не беспокоило, что тебя бросили твои… твои родные родители? — спросила она.

— Честно говоря, я не видел и не вижу никаких особых причин беспокоиться или расстраиваться. В конце концов, мои биологические родители были безжалостными преступниками, презренными негодяями, которые были вынуждены постоянно скрываться, переезжать с места на место, всегда и всего бояться. Мне даже повезло: Хедли знал, как сильно его близким друзьям — бездетной семейной паре — хочется иметь ребенка. Как только меня выписали из интенсивной терапии, он нажал на все рычаги, использовал все свои связи и в рекордно короткий срок организовал мое усыновление. Мои родители — у меня язык не поворачивается называть их приемными — любили меня как родного, а я любил их. У меня был дом, у меня была семья. Чего же еще мне было желать?..

— Но тебя все-таки что-то смущало?

— Да. Став старше, я узнал кое-что о законах наследственности и задумался. Как я уже говорил, мне было хорошо известно, кто мои настоящие родители. В книгах по биологии и генетике, которые я проштудировал, утверждалось, что внешность и черты характера чаще всего передаются через поколение, да и во мне самом тоже могла проявиться уингертовская склонность к насилию, к жестокости… Но больше всего я боялся, что мои дети могут быть хоть чем-то похожи на Карла и Флору. К тому же мне не хотелось сделать несчастной ту женщину, которая будет иметь неосторожность меня полюбить. Тогда-то я и принял решение… Какое — ты знаешь.

— Да, знаю. — Амелия кивнула. — Никаких детей. Никаких длительных, серьезных отношений, которые могут закончиться браком.

Доусон тоже кивнул, как бы подводя итог всему сказанному. Он не стал говорить ей об образцах спермы, которые по настоянию врачей были взяты у него перед стерилизацией (все-таки тогда Доусон был очень молод) и теперь находились в специальном хранилище на случай, если он вдруг передумает. Амелии, считал Доусон, не нужно об этом знать, во всяком случае — сейчас. Быть может, когда-нибудь потом он ей и расскажет… Если у них вообще будет какое-то «потом».

— Да, теперь мне многое стало понятно, — сказала она.

— Тогда давай больше не будем об этом говорить, — предложил Доусон. — Тем более что разговоры ничего не изменят, не могут изменить. Приходится просто примириться с тем, что есть. Я — сын Карла Уингерта, известного преступника. А мой старший брат Джереми был твоим мужем.

  204