– Деточка, если он сейчас так себя ведет, он не стоит и капли твоих слез, – сказала я по возможности мирно.
– Я его убью! Закопаю, – торнадо по имени Григорий Сафьянов разметал все в радиусе метра. В бессильной ярости он отбросил телефон на пол, и тот разлетелся на составные части, отчего Варвара побледнела и разразилась новыми слезами.
– Я убегу из дома, – в слепой ярости заявила она.
– Что-о? – чуть не задохнулся Григорий. Тут я вдруг поняла – все, ситуация критическая. Еще немного, и мужа хватит удар. Такого багрового цвета лица я не видела у него лет десять, с тех пор, как он однажды уснул под деревцем в Карелии, а оно возьми да и выйди из тени. Муж тогда пролежал на солнышке часов пять, а затем, сутками позже, его лицо стало примерно такого же оттенка, как сейчас. После Гриша полинял, сбросил старую кожу, как змей. Мы его все дразнили коброй Сталлоне.
Я вылетела из комнаты, добралась до ванной и быстро, насколько это было возможно, набрала в кувшин ледяной воды. Я вернулась обратно и точным, хорошо рассчитанным движением руки выплеснула весь кувшин на Гришино лицо. Ледяная вода соприкоснулась с разгоряченной кожей, потекла по плечам, заползла под рубашку. Гриша замер, словно впал в ступор. Он уставился на меня в немом изумлении, а я, пока он еще не вышел из короткого шока, рявкнула так громко, как смогла:
– Дай девочке сказать, что случилось!
Дальше воцарилась тишина, какая бывает, когда попадаешь в сердце урагана, в его воронку. Варя с изумлением смотрела на промокшего насквозь отца, на меня, на ошалевшую бабушку. Гриша задыхался, как рыба, выброшенная из привычной среды. Я замерла, ожидая последствий, когда-то, между прочим, предсказанных индейцами майя.
Апокалипсис.
Но вдруг неожиданно Гришка опустил плечи, а затем и весь целиком осел на предусмотрительно подставленный мною стульчик. Он устало посмотрел по сторонам и, видимо, осознал, что все присутствующие тут зашли как-то слишком далеко. Если ребенок уже грозится, что уйдет из дома, нужно что-то менять. Наша сероглазая Варечка нас боялась.
– А она уже все сказала, – пробормотал Гриша, и в голосе его звучала горечь.
– Да, я сказала тебе! Никто меня не бил, – с вызовом ответила Варя, но я с радостью отметила, что громкость и у нее упала. Голос, кстати, охрип. Интересно, сколько они тут уже ругаются?
– Я видел в своей жизни следы от ударов кулаком. И это именно он, – парировал Гриша.
– Ты видел? – и Варя расхохоталась. – Ты все всегда знаешь, да?
– Если тебя никто не бил, тогда откуда у тебя такой синяк? – спросила я. – Ведь ты же понимаешь, мы не можем пройти мимо такого спокойно.
– Конечно! – кивнула Варя. – И директор школы не может пройти тоже. Но прошел. Сказал, что я сама виновата.
– Она пытается меня уверить, что их физрук сознательно нанес ей удар мячом в лицо, – пробормотал Гриша и махнул рукой. – Это – не удар мячом. Это работа ее рыжего малолетнего козла.
– Кри-ми-на-лист долбаный! – продекламировала совершенно неуважительно Варя. Гриша снова поднял голову.
– Не смей так со мной разговаривать! – завел свою пластинку муж. Интересно, что он может разговаривать с кем хочет и каким хочет тоном. Я подоспела и ответила ему первой, опередив очередную грубость Вари на секунду.
– Это легко проверить, – заявила я сладким тоном. – У меня есть телефон как классной руководительницы, так и директора.
– Что ж, разумно, – согласился Гриша, победно глядя на Варвару. Забавно, что в ее глазах горели те же победные огни.
Через минуту все выяснилось.
Марина Ивановна извинялась как сумасшедшая. Она пыталась позвонить, но у меня телефон отключен, а звонить отцу, понятное дело, не осмелилась. Физрук, конечно, не прав. Но все обошлось. Была оказана медицинская помощь. Выговор объявлен. Путь Варя посидит дома до конца недели, не переживайте. Пусть выздоравливает. Бедный ребенок.
– Ну? – вытаращилась на Гришу дочь.
– Ну, что? – развел руками Григорий. – Ну, извини.
– Извини? – теперь уже пришел черед Вари бесноваться и негодовать. – Ты мне не веришь, считаешь меня сумасшедшей, думаешь, я позволю с собой вот так обращаться! – Варя ткнула в синяк.
– Я не прав, – пробубнил Гриша, и, поверьте мне, для него даже просто сказать это – уже победа.