Она была худенькая, изящная, подвижная и мило наклоняла набок голову, задавая вопросы. Мальчик был крепче и намного смуглее. В нем легко было угадать испанца, и врожденная гордость уже проглядывала в манере держать голову, несмотря на то что он был пухленький и ему было трудно поспевать за своей подвижной сестрой.
— Педро пять лет, — объяснила мадам Пелейо. — Мой муж обожает его и слишком балует. Но я очень строгая, не правда ли?
Дети засмеялись над ее словами, как над удачной шуткой, и Педро, обхватив материнские колени, потянул ее за платье к себе.
— Сейчас, дети, я должна вернуться вниз, — сказала мадам Пелейо. — А вы покажите все здесь миссис Лоусон. Покажите также, какими милыми, вежливыми и хорошими вы можете быть. В Англии все дети очень воспитанные, потому что их держат в строгости.
— Мне надоели разговоры об английских детях, — капризным тоном произнесла Мэди.
— Так нельзя, дорогая, — ответила мать. — Что подумает о тебе миссис Лоусон, если ты будешь так говорить.
Мэди смотрела на Шину и как будто спрашивала: «Ну и что дальше?»
Но вслух она не произнесла ни слова, и Шина улыбнулась как можно доверительнее.
— Конечно, я не буду рассказывать вам, как хороши английские дети, — сказала она. — Начнем с того, что, мне кажется, они не хуже и не лучше всех остальных детей. Когда я была маленькая, моя няня рассказывала мне о детях, которые у нее до меня были, и какие они были послушные. В итоге я возненавидела их.
— Правда? — В глазах Мэди промелькнуло любопытство.
— Да, — ответила Шина.
Она увидела растущий интерес в глазах ребенка и почувствовала, что повела себя правильно. Но когда мадам Пелейо закрыла за собой дверь и Шина оказалась одна, ее сердце замерло. На самом деле она очень мало знала о детях. Она была единственным ребенком в семье и почти не общалась с другими детьми. В школу Шина ходила не постоянно и сменила много школ, училась в Дублине, затем в маленькой школе на юге Ирландии, потом буквально несколько месяцев в Корне. Всему остальному она научилась, беря уроки при случае у постоянно меняющихся учителей. Одним словом, полноценным ее образование никак нельзя было назвать. Только в одном ей повезло. Старая мамина служанка, которая жила у них, пока не умерла от сердечного приступа (Шине тогда исполнилось восемнадцать), была француженкой.
Шина разговаривала с ней по-французски с детства, и он стал для нее вторым родным языком. Она часто ловила себя на мысли, что думает по-французски. Старая Мари во многом заменила ей мать. Дядя Патрик всегда утверждал, что он для нее и отец и мать. Но Шина, еще не повзрослев, поняла, что он сам нуждается в опеке. Бедный Патрик! С его предрассудками, восторженностью, неистовой ненавистью к Англии, с его почти идолопоклоннической любовью к Ирландии, дорогой Патрик с его горячим сердцем, мягкостью и чуткостью… На Шину нахлынула внезапная тоска по дому. Почему она согласилась на этот дикий, безумный план? Что она делает здесь, вдали от дома, как кукушка в чужом гнезде, если на то пошло, в этой роскошной детской с двумя детьми, которые скорее способны сами обучить ее, чем она их? Шина посмотрела на дорогие игрушки: на кукольный домик с электрическим светом, превосходной мебелью и приборами из настоящего серебра, стоящий целого состояния; на лошадку-качалку размером с пони; на электрический поезд, бегущий через туннели и останавливающийся на крошечных станциях; на плюшевого медвежонка ростом с Педро; на десятки кукол в платьях, украшенных настоящим кружевом. Любая из этих игрушек, подумала Шина, стоила больше, чем они с дядей Патриком тратили в месяц на еду!
Дети повели ее в соседние комнаты. Ей предназначалась отдельная спальня со стоящим в нише туалетным столиком, платяными шкафами, в которых загорался свет, когда открывались двери; пол устилали мягкие ковры с длинным ворсом, узкое французское окно выходило на балкон, откуда открывался чудесный вид на сад позади дома. Все было так роскошно, что у Шины пропал дар речи. Потом дети потащили ее в свои комнаты и специально отведенную для них ванную, отделанную голубой плиткой; затем, удостоверившись, что их новая гувернантка все увидела, они вернулись опять в ее комнату.
— Вы будете составлять расписание? — осведомилась Мэди.
— А у вас оно всегда есть? — спохватилась Шина.
— Все гувернантки его составляли, — вновь заговорила Мэди. — Но мы никогда не придерживались его. Бывало, по расписанию история или правописание, но мама приходит и говорит: «Пойдемте покатаемся на машине… или должен прийти дядя Анри», — и тогда мисс Робинсон начинала хихикать и забывала об истории и расписании.