Что ж, он просто ни за что не должен допустить, чтобы это случилось, говорил он себе, понуро шагая следом за разгневанной цыганкой. И если ему придется вызвать на себя гнев и раздражение хозяина, пусть так, но он ни за что не позволит Тамаре ускользнуть от него. Только не сейчас.
* * *
Мэриан стояла в полумраке библиотеки, с тоской вспоминая многие часы, которые она провела здесь. Тут ничего не изменилось. Очевидно, граф Фолкхэм решил не трогать библиотеку, оставив здесь все как есть. Эту библиотеку ее отец приобрел вместе с поместьем, когда купил Фолкхэм-хауз у Тарле, и теперь она вновь досталась графу Фолкхэму.
Ее пальцы медленно пробежали по знакомым корешкам книг на специальной полке, предназначенной для трактатов по медицине, пока не наткнулись на книгу, которую она искала, «Травы» Джона Джерарда. Когда Гаретт отправился в свой кабинет, она проскользнула сюда, в библиотеку, желая взглянуть на эту книгу. Если она правильно помнила, здесь содержались объяснения свойств некоторых травяных смесей, которые она хотела испробовать для лечения раненого солдата.
Но когда она начала вытаскивать том, ей на глаза попалась другая книга на нижней полке. По неясной ей самой причине эта книга тронула какие-то тайные струнки в ее душе, и она, задвинув обратно книгу «Травы», достала вместо нее этот том, весь в пыли, что было неудивительно, так как несколько месяцев здесь никто не убирался. Она держала его в руках, и память неожиданно унесла ее в прошлое.
Почти с благоговением она открыла книгу в замысловато украшенном переплете. На титульном листе она прочла: «Изящная комедия под названием «Бесплодные усилия любви», как она была представлена Ее Высочеству на последнее Рождество. Заново исправленная и дополненная У. Шекспиром. Напечатано в Лондоне. 1598».
На мгновение Мэриан замерла, наслаждаясь чувством, которое дарила ей знакомая с детства книга. Когда Винчелси впервые переехали в Фолкхэм-хауз, она обнаружила ее и много раз перечитывала полюбившуюся ей пьесу. Искрометное остроумие диалогов всегда поднимало настроение, как бы ей ни было грустно.
Но теперь не сама пьеса привлекла ее внимание. Дрожащими пальцами девушка перевернула страницу и прочла на другой стороне выцветшую надпись:
«Моему сыну Гаретту. Продолжай познавать мир с открытым сердцем, даже когда он покажется тебе слишком суровым и холодным, и ты всегда будешь сильным. С любовью, мама».
У Мэриан защемило сердце. Она совершенно забыла об этой надписи. Теперь память вновь перенесла ее на много лет назад. Еще девочкой она обнаружила эти строки в книге и все думала о мальчике по имени Гаретт. Слова его матери говорили ей так много, они вполне могли быть сказаны и ее мамой, и как-то так произошло, что Мэриан стала воспринимать эту надпись, словно она была обращена к ней самой.
Однако она знала, что они обращены не к ней, а к какому-то неизвестному ребенку, который потерял свою мать в более раннем возрасте, чем она. Как странно, что именно сейчас ей вспомнились те дни, когда она мечтала о неизвестном мальчике Гаретте, который, как ей потом осторожно сказали, погиб во время войны.
В ее детском воображении он представлялся ей очаровательным, счастливым, веселым мальчуганом, который любил пьесы Шекспира так же, как и она сама. Гаретт из ее фантазий был, конечно, озорным и смелым, но с добрым сердцем, стремящийся помогать больным и бедным. Девочкой она вела с ним долгие разговоры о книгах, о Лидгейте и его жителях… о самой жизни. И конечно, в своем воображении она нарисовала трагическую историю его смерти, над которой горько плакала, как будто все так и случилось на самом деле.
Позже, когда она подросла и перечитала много других книг, мальчик Гаретт ушел в глубины памяти. Она ни разу не вспомнила о нем. До этого момента.
Мэриан продолжала бессмысленно смотреть на страницу с надписью. Она казалась ей теперь злой насмешкой. Та девочка, которой она была когда-то, даже не могла представить себе иного Гаретта — замкнутого, мрачного, никому не доверяющего человека, едва ли знающего, что это такое — жить с открытым сердцем. Прошлым вечером, когда она задавала ему свои вопросы, ей не многое удалось узнать о том, что он предпринял на самом деле для того, чтобы вернуть себе Фолкхэм-хауз. Однако в горечи, прорывавшейся то и дело сквозь внешнюю холодность, она смогла почувствовать боль, разъедающую его душу. Ей трудно было представить, что тот Гаретт, которого она успела узнать за это короткое время, мог когда-то радоваться жизни и с удовольствием читать веселую пьесу, ту, что она держала сейчас в руках. Однако, еще раз всмотревшись в слова надписи, она вдруг подумала, что, наверное, его мать знала совсем другого Гаретта, неизвестного ей. И быть может, этот Гаретт не так уж сильно отличался от мальчика из ее детских фантазий.