2 
В целом же год назад дело кончилось тем, что союзные войска взяли Париж, а Наполеон был сослан на остров Эльбу. После этого, разумеется, наступило самое время заняться европейским переустройством! Именно об этом и болела теперь голова Меттерниха, пока крутились тайные винтики организованного им Венского конгресса, где все норовили урвать свой кусок пирога, а Меттерних зорко и пристрастно следил за тем, чтобы этот кусок не оказался самым лакомым. Самый лакомый край, по его мнению, пытался откусить русский царь Александр I.
— И это еще не все, — продолжал возмущаться князь. — Александр так настаивает на своих предложениях, что грозит тем самым вовсе сорвать конгресс! Как тебе известно, предполагалось, что государи будут развлекаться, а вся реальная работа ляжет на их полномочных представителей. Но русский царь одержим намерением сокрушить эту договоренность и требует личных переговоров со мной и с этим ирландцем, с Каслри. А несчастный граф Нессельроде при Александре даже не знает, что происходит в течение дня! Дело для министра немыслимое! То есть русский царь оттирает политическую фигуру графа и рвется сам решать все вопросы с министрами иностранных дел. А мне бы больше подошел Нессельроде для этого, как и предписано протоколом…
— Понимаю, как это раздражает тебя, мой дорогой, — осторожно подала голос княгиня, формально поддерживая диалог.
— Раздражает? — гневно вскинулся князь, и голос его наполнился отзвуком мятежа. — Это возмутительно! Надо найти на него узду! Нужно что-нибудь предпринять, немедленно, но только что?
В отчаянье он раскинул руки и прижался спиной к створке окна.
Глядя на мужа, окруженного, словно аурой, светом неяркого зимнего солнца, княгиня Меттерних подумала — как и каждый божий день после их свадьбы, — что ее супруг, вне всякого сомнения, самый красивый мужчина, какого она когда-либо встречала в жизни.
Нельзя сказать, что черты лица князя отличались классической красотой, скорее их можно было назвать аристократическими, отражающими его сильный характер и яркую индивидуальность. Добавьте сюда необыкновенный блеск больших голубых глаз, искушающий изгиб чувственных губ, и вы получите точный и характерный портрет, который останется легко узнаваемым даже на самой нелестной карикатуре.
«Перед мужчиной с таким лицом не устоит ни одна женщина… И он это отлично сознает», — неожиданно для себя подумала княгиня, и сердце ее упало.
— Что можно сделать? Что? — вопрошал князь, продолжая смотреть в одну точку перед собой. — Если ничего не предпринять, конгресс провалится. И так уже вовсю гуляет острота: «Конгресс танцует, стоя на месте», а за моей спиной, где бы я ни появился, тихонько и злобно хихикают. Злопыхатели в открытую предрекают, что конгресс станет самой сокрушительной неудачей в моей карьере, и они будут правы — да, да, правы, Элеонора, если только каким-то чудом я не смогу воспрепятствовать царю все сорвать.
— Чудом? А ты не преувеличиваешь, мой милый? О каком чуде ты говоришь? — сдержанно улыбнулась княгиня.
— Я говорю о простом чуде. Иначе… я даже не могу вообразить себе, что будет дальше, — подавленно отвечал ей супруг, машинально переведя взгляд на ее пальцы, гладящие морду сфинкса на подлокотнике кресла. Таким же сфинксом представлялась ему его задача — загадка, не имеющая подсказки, чтобы постичь ее суть.
Меттерних отошел от окна и вновь принялся за свою маршировку. Изумительной работы абиссинский ковер скрадывал звук его чеканных шагов. Все, что украшало дворец, который князь Меттерних выстроил для себя, выбрал он сам, по своему вкусу. Дворец он называл виллой на Реннвег, хотя император Франц заметил, смеясь, что охотно поменяет на эту виллу свою старинную резиденцию Габсбургов — замок Хофбург.
Князь с дотошностью наблюдал не только за строительством «виллы» в баснословно красивой Каринтии с ее озерами в окружении гор, но и за планировкой окружающего виллу парка — с редкими породами деревьев, кустарников и цветов. А в эти месяцы вилла на Реннвег была не только местом для развлечений, но и средоточием дипломатических переговоров, ради которых созывали конгресс. Осью, вокруг которой вращался весь механизм, был он, австрийский министр иностранных дел князь Меттерних.
Никто, за исключением его жены и секретарей, не знал, с каким огромным перенапряжением сил он трудился. Но это никак не отражалось на его отточенных благородных манерах, не умаляло ни его остроумия, ни той легкости, с какими он очаровывал тысячи высоких гостей, съехавшихся в Вену со всех уголков Европы.
2 
