94 
– Серым прикрыто то, что Великому Горну уже не принадлежит, туда чужаки уже прорвались, – пояснил Румбиро, оставшийся совершенно спокойным и не преисполнившийся ненавистью к захватчикам. – Возможно, на тех территориях поселения гномьи еще уцелели. Возможно, там сородичи наши еще и живы, но махаканцами их уже не назвать. Великий Горн не ведает об их судьбе, поэтому так всё серо и печально… Как вишь, держится пока лишь наша застава. – Альто поднял вверх руку и ткнул толстым коротким указательным пальцем на маленький кусочек карты, где еще имелся белый цвет. – Как только она падет, всё покроется серым, но мы того уже не увидим…
– Великий Горн погибнет? – решился Аламез озвучить смелое предположение.
– Балда ты, балда, – без злости иль возмущения ответил гном, поднявшись на цыпочки и по-дружески похлопав Дарка по плечу. – Боги, в отличие от людей иль гномов, не умирают, посколь они живут в сердцах тех, кто в них верит. Сила Великого Горна слаба в дне настоящем, скорей всего у него нет великого будущего, но зато прошлое настолько незыблемо и твердо, что он будет жить, пока существует этот мир.
– Не понял, – честно признался моррон, вынудив собеседника дать более точное объяснение.
– Десятки поколений гномов пируют в Залах Почестей и Славы, и столь же дрожат от страха и терпят муки в Пещерах Мрака. И все они верят Великому Горну, доверяют ему свои судьбы. Они мертвы для нас с тобой, но не для всесильного Мироздания, для которого наша с тобой вечность – всего лишь жалкий миг, – с гордостью заявил Альто. – Пока Великому Горну верит хотя бы дюжина гномов, разбросанных в вашем сумасшедшем наземном мирке, Залы Славы и Пещеры Мрака существуют, а значит, и души тех, кто в них находится, чего-то стоят. Память дня нынешнего поддерживает прошлое и оставляет крошечное местечко в грядущем. Теперь-то хоть понял? – спросил Румбиро, но, по озадаченному выражению лица слушателя сообразив, что «нет», перешел на примитивный, самый простой и доступный язык: – Ты разницу между «отставкой» и «смертью» понимаешь? Не каждый вояка службу на ратном поле с дырой в брюхе оканчивает, бывают и те, кто топор боевой вовремя на стенку вешает и до старости немощной мирно доживает. Ослаб Великий Горн, силы его иссякли, но не сдох он, а просто от дел отошел, теперича понятно?
– Да, понятно, понятно, не ори только, да в рожу слюной не брызгай! – проворчал Дарк, отстраняясь от разгорячившегося друга и вытирая ладонью намокшую щеку. – Ты лучше б поведал, что господину «отставнику» от нас-то понадобилось и, в частности, от меня… Мы уж здесь давненько торчим. Шеварюги вот-вот обстрел закончат, а я так ничего толком и не узнал…
– Щас проверим, – невозмутимо пожал плечами гном и ткнул флейтой в стену.
На этот раз карта не изменилась, а краска растеклась лишь в левом нижнем уголке, приняв форму маленького столбика символов, то ли махаканских букв, то ли цифр. Увидев их, Румбиро недовольно поморщился, видимо, ответ на запрос был не очень приятным.
– Ты прав, к сожалению, прав, – подтвердил предположение моррона Сын Великого Горна. – На одном корабле запас снарядов уже почти отстрелян, орудия другого еще сделают парочку-тройку залпов. Итого у нас не более четверти часа на всё про всё… Что ж, буду краток.
Аламез не понял, что значило это «…на всё про всё…». Видимо, у старого друга имелось еще какое-то важное занятие, кроме разговора с ним. Подтверждение этой догадки не заставило себя долго ждать.
– Ухи заткни! – на этот раз великодушно предупредил горе-музыкант перед тем, как поднес к губам флейту.
Как оказалось, упорным и отважным покоряются не только высокие горы да широкие моря, но и способные вызвать головную боль музыкальные инструменты. На этот раз звуки, извлеченные из флейты, сложились в корявенькую, фальшивенькую, но всё же мелодию, а брезгливое эхо даже не погнушалось разнести её по залу и пустым коридорам.
– Это я ребятам своим знак подал, чтоб жилище рушить начинали, – пояснил гном, опустив флейту. – Жаль, оно нам уже не понадобится, а врагу на поругание оставлять гордость не позволяет!
В подтверждение слов командира заставы уже через пару секунд откуда-то издалека донеслись жалобный скрежет выдираемых дверных косяков, грохот обрушивающихся стен и глухие удары молотов. Последние защитники Махакана уходили навсегда и разрушали свою обитель, возможно, со слезами на глазах, если, конечно, Великий Горн сотворил их способными плакать.
94 
