16 
3. Ты даже не сможешь прилечь на заднем сиденье обычной машины.
4. Тебе будет неудобно сидеть в своем инвалидном кресле подолгу.
5. Твоя старая одежда не налезет на гипс.
* * *
Из-за этого всего нам пришлось на какое-то время задержаться во Флориде. Мы взяли напрокат автомобиль-«упиверсал» с трехместным диваном и усадили Амелию сзади. В твоем распоряжении оказался весь средний ряд, который мы устелили купленными в «Уолмарте» одеялами. Там же накупили мужских футболок и трусов: благодаря эластичным поясам их можно было натянуть на гипс и закрепить резинками для волос; лишнюю ткань мы сдвинули набок, и, если не присматриваться, можно было подумать, что ты в простых шортах. Не самый модный наряд, но он хотя бы прикрывал твою оголенную промежность.
И мы отправились в долгий путь домой.
Ты сразу уснула: обезболивающее, которым тебя напичкали в больнице, не успело еще выйти из крови. Амелия попеременно разгадывала детские кроссворды и спрашивала, далеко ли еще ехать. Еду мы покупали навынос, потому что ты не могла сидеть за столом.
Часов через семь Амелия заерзала.
— Помните миссис Грей, которая вечно заставляет нас пис а ть, что интересного произошло на каникулах? Я расскажу, как вы пытались усадить Уиллоу на унитаз.
— Не смей, — сказала я.
— Ну, если я не напишу об этом, сочинение у меня будет совсем короткое.
— Мы еще можем повеселиться, — заметила я. — Заедем в Мемфис, в Грейсленд… или в Вашингтон…
— Или просто поедем домой и забудем обо всем, — буркнул Шон.
Я украдкой взглянула на него. В темноте зеленый отсвет от приборной панели ложился маской ему на глаза.
— А может, посмотрим Белый дом? — воодушевившись, предложила Амелия.
Я представила, как жарко и влажно сейчас в Вашингтоне. Живо нарисовала картину, как мы тащим тебя на закорках по лестнице, ведущей к Музею космонавтики. За окном черная лента дороги разворачивалась без конца и края, и мы никак за ней не поспевали.
— Папа прав, — сказала я.
Когда мы наконец добрались до дома, вести о случившемся уже распространились по округе. На кухонной стойке меня ожидала записка от Пайпер — список всех наших знакомых, которые принесли нам запеканки. Всю эту снедь Пайпер сложила в холодильник и оценила по пятибалльной шкале: пять — есть незамедлительно, три — вкусней, чем консервированная лапша, один — чревато кишечными инфекциями. Благодаря тебе я давно поняла, что люди предпочитают помогать не личным участием, а домашней выпечкой. Вручаешь блюдо — и всё, дело сделано. И душевных сил не потратил, и совесть чиста. Еда — это валюта взаимовыручки.
У меня постоянно спрашивают, как я, но на самом деле никому это не интересно. Люди смотрят на твои гипсовые повязки — то защитного цвета, то ярко-розового, то флуоресцентного оранжевого. Смотрят, как я разгружаю багажник машины и собираю твои ходунки с резиновыми набалдашниками на концах, чтобы мы могли кое-как проковылять по тротуару, пока их дети качаются на турниках, играют в выбивного и занимаются прочей детской ерундой, от которой твои кости разбились бы вдребезги. Они улыбаются мне, потому что блюдут вежливость и политкорректность, но сами в этот момент думают об одном: «Слава богу! Слава богу, что она, а не я!»
Твой отец говорит, что я несправедлива к ним. Что некоторые люди действительно хотят нам помочь. А я отвечаю: если бы они действительно хотели нам помочь, то не приносили бы запеканки с макаронами. Вместо этого они бы повели Амелию на каток или собирать яблоки в саду, потому что она нигде не бывает. Или почистили бы желоба в нашем доме, которые вечно забиты палой листвой после грозы. А если бы им вздумалось стать настоящими героями, они могли бы позвонить в страховую компанию и часа четыре поспорить об оплате счетов, чтобы мне этого делать не пришлось.
Шон не понимает, что большинство людей, предлагающих помочь, заботятся не о нас, а о себе. И я, если честно, не виню их в этом. Это такое суеверие: если поможешь семье, попавшей в беду… если бросишь щепотку соли через плечо… если не будешь наступать на трещины в тротуаре, то станешь неуязвимым. И тебе, возможно, удастся убедить себя, что с тобой ничего подобного случиться не могло.
Только не подумай, что я жалуюсь. Люди смотрят на меня и думают: «Вот бедняга, родила увечного ребенка». А я, глядя на тебя, вижу девочку, которая к трем годам уже знала наизусть «Богемскую рапсодию» группы Queen. Девочку, которая забирается ко мне в постель во время грозы, но не потому, что боится, а потому что я боюсь. Девочку, чей смех всегда вибрирует в глубинах моего тела, словно камертон. Я никогда не мечтала о здоровом ребенке, ведь тогда этот ребенок не был бы тобой.
16 
