Последние отзывы

  50  

«Вы, Мор, — кричал канцлер Одли, — хотите считать себя мудрее… всех епископов и вельмож Англии».

Послушные присяжные вынесли требуемый вердикт. Впрочем, даже участники этой судебной расправы чувствовали себя не в своей тарелке. Лорд-канцлер, стараясь побыстрее покончить с неприятным делом, стал зачитывать приговор, не предоставив последнего слова обвиняемому. Сохранявший полное присутствие духа Мор добился, чтобы ему дали возможность высказать убеждения, за которые он жертвовал жизнью. Так же спокойно выслушал он приговор, обрекавший его на варварски жестокую казнь, которая была уготована государственным преступникам.

Текст приговора был таков:

«Ввергнуть его при содействии констебля Уильяма Кингстона в Тауэр, оттуда влачить по земле через все лондонское Сити в Тайберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на лондонском мосту».

Констебль Тауэра Кингстон был искренним другом Мора. После приговора он сопровождал Мора из Вестминстера к причалу «Старый лебедь» близ Тауэра. С тяжелым сердцем и не сдерживая слез, он простился с Мором. Впоследствии Кишстон признавался Уильяму Роперу: «Честное слово, мне было стыдно за себя; уходя от Вашего отца, я почувствовал такую слабость духа, что он, которого я должен был утешать, был столь мужествен и тверд, что сам утешал меня»… Казнь состоялась спустя четыре дня после суда. И каждый день Маргарэт Ропер посылала в Тауэр к отцу свою служанку Дороти Колли, чтобы передать с ней письмо и получить от отца ответную записку. Вместе с последним письмом к дочери и всем близким Мор передал Дороти Колли свою власяницу, которую он носил до последних дней, и свой бич для самобичевания. Последнее письмо Мора к дочери явно написано в спешке. В нем Мор прощался с семьей, посылал свое благословение близким, с любовью вспоминал последнее свидание с дочерью после суда по дороге из Вестминстера в Тауэр, утешал как только мог и сообщал о своей готовности и желании «идти к Богу» не позднее, чем завтра, то есть 6 июля, в канун праздника Фомы Кентерберийского и на восьмой день после праздника святого апостола Петра.

Рано утром 6 июля 1535 года в Тауэр прибыл друг Мора поэт Томас Поп, служивший в канцелярском суде. Поп сообщил Мору о том, что он должен быть казнен в 9 утра и король заменил ему мученическую казнь в Тайберне отсечением головы. Мор спокойно выслушал сообщение своего друга и поблагодарил короля за его «милость». Даже враги Мора отмечали силу духа и мужество, с которыми он готовился к смерти, словно вовсе ее не боялся. Он находил в себе силы, чтобы шутить в чисто английском духе и перед свиданием с плахой. «Так, по прибытии в Тауэр, — писал помощник шерифа в лондонском Сити Эдуард Холл, — один из служащих потребовал верхнюю одежду прибывшего в качестве вознаграждения. Мор ответил, что тот получит ее, и снял свой колпак,^[11] говоря, что это самая верхняя одежда, которую он имеет».

Мимо людской толпы, как всегда сопровождавшей подобные процессии, Мор спокойно шел на казнь. Долгие месяцы тюрьмы и мучительные допросы совершенно подорвали его здоровье. Он сильно исхудал, и от слабости ему трудно было идти. Но, когда изредка он останавливался, чтобы передохнуть, и бросал взгляд на толпу, в его серых глазах, как и прежде, светилась необычайная ясность и сила духа, в них были мысль и даже юмор.

Король запретил ему произносить предсмертную речь, которая разрешалась в то время всем казнимым, очевидно, боялся, что слова этого блестящего оратора вызовут возмущение в народе. И на эшафоте в последние предсмертные минуты Мор не утратил способности шутить. Подойдя к наспех сколоченному эшафоту, он попросил одного из тюремщиков: «Пожалуйста, помоги мне взойти, а сойти вниз я уж постараюсь как-нибудь и сам». Поднимаясь, он сказал палачу: «Шея у меня коротка, целься хорошенько, чтобы не осрамиться». Уже на эшафоте, беседуя с палачом, осужденный шутливо бросил ему за мгновение до рокового удара:

«Постой, уберу бороду, ее незачем рубить, она никогда не совершала государственной измены».

Насаженная на кол голова «изменника» еще много месяцев внушала лондонцам «почтение» к королевскому правосудию…

Узнав о гибели Мора, его друг, известный писатель Эразм Роттердамский сказал:

  50