Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
54 
— Вдруг кто-то из нас заболеет, — говорила она, — или, не дай Бог, потребуется операция. Нам не к кому обращаться, и эти деньги будут нашим неприкосновенным запасом на случай крайней необходимости.
Энн и Мэриголд согласились с сестрой, но Энн в глубине души знала, что предупреждение относилось, главным образом, к Мэриголд, а не к ней. Мэриголд все время что-нибудь покупала: платья, шляпы, туфли, дорогое нижнее белье. Несмотря на хорошие заработки, она частенько оставалась без денег к концу недели, одалживала у сестер на проезд в автобусе и при этом не вносила свою долю в семейный бюджет.
Ее обычно не бывало дома по вечерам, хотя Энн казалось, что такая жизнь не в радость Мэриголд.
Она часто бывала раздражительной, сердитой, недовольной, а иногда чувствовалось, что девушка готова расплакаться. С сестрами Мэриголд не была откровенна и домой приходила только переодеться в вечернее платье и подождать, пока за ней заедут на шикарном автомобиле. Домой она возвращалась, когда все уже давно спали, а утром, с трудом поднявшись, отказывалась от завтрака, будто один вид еды вызывал у нее дурноту. Быстро одевшись, она спешила на автобусную остановку, едва обменявшись с сестрами парой фраз.
— Что с ней происходит? — неоднократно спрашивала Энн у Салли, но та знала не больше сестры. Она только тяжело вздыхала и озабоченно смотрела вслед Мэриголд.
— Она эгоистка, — однажды сказала Энн, но потом сама себя корила за то, что осудила сестру.
Мэриголд была такая красивая, веселая, так напоминала бабочку с пестрыми сверкающими крыльями.
«А я скучная, — думала Энн о себе, бредя через тихий Мэйфер к Баркли-сквер. — Я ничего не жду от жизни и не верю, что что-нибудь произойдет».
Через несколько недель работы у герцогини ее волнение от пребывания в огромном старинном доме исчезло и началось обычное монотонное существование. Сам дом казался тихим, спокойным, каким-то тусклым и дряхлым, как его владелица. День за днем все шло своим чередом. Пожилые слуги смахивали пыль со столов и комодов, но оставляли паутину и грязь по углам. Герцогиня возмущалась и жаловалась на безумные налоги, на причуды членов своей семьи и на кошмарный современный мир. Каждый день обменивались книги в библиотеке, писались письма, читались газеты, иногда приходилось звонить по телефону. Ничего необычного и волнующего не было в этой рутине. Каждый день, с понедельника по субботу, происходило одно и то же. Эта монотонность приводила Энн в уныние. Кроме того, она поняла, что ее представления об аристократии неверны. И с этим пониманием развеялись ее юношеские мечты. В этом суетном, постоянно спешащем мире имели значение только деньги, но и они могли утратить свою ценность буквально за один вечер.
Стоя под дождем, Энн обдумывала все, что произошло за день. Подобное никогда не случалось в ее наивных, романтических мечтах, где все было прекрасно, как в сказках.
По приезде в Лондон герцог два часа провел с матерью, запершись в ее комнате. Уже почти подошло время пить кофе, и Энн раздумывала, стоит ли входить и прерывать беседу матери с сыном, когда раздался звон колокольчика. Девушка поспешила в спальню герцогини. Та сидела на постели и казалась старой, усталой и измученной. Герцог сидел в кресле рядом. Он улыбнулся, приглашая Энн войти.
— Доброе утро, мисс Гранвилл. Надеюсь, вы здоровы?
— Да, спасибо, — ответила Энн.
— Мисс Гранвилл, — резко проговорила герцогиня, — пойдите вниз и скажите Долтону, чтобы он достал из сейфа и дал вам фамильные драгоценности.
Энн отправилась выполнять распоряжение. Уже дойдя до двери, она услышала, как герцогиня сказала:
— Полагаю, придется остановиться на изумрудах. Они стоят дороже, чем что-либо другое.
Не очень понимая, о чем идет речь, Энн спустилась вниз, нашла Долтона и помогла ему отпереть большой старинный сейф, устроенный в буфетной.
— Видимо, это означает продажу еще каких-то ценностей, — сказал Долтон ворчливо с фамильярностью старого слуги. — Сперва серебряный сервиз «Карл Второй», потом картины, а теперь драгоценности! Скоро все пойдет прахом, и ничего не останется потомкам. Их светлости не думают об этом. Им подавай автомобили да аэропланы. Старые добрые времена ушли, канули в Лету!
— О, я надеюсь, нет! — с жаром воскликнула Энн.
Старик, распрямившись, с удивлением уставился на девушку.
— Наши желания ничего не значат, мисс. — Он посмотрел на компаньонку герцогини внимательнее, а потом добавил: — Мы уже никогда не увидим ее возвращения.
54 
