Последние отзывы

  182  

К концу лета они поехали в Лондон, хотя город был еще пуст, «сезон» еще не начался. Элизабет согласилась, потому что считала, что ему будет удобнее находиться ближе к людям, с которыми он вложил большие суммы денег в различные предприятия, да и Алекс была в городе. Ян поехал потому, что хотел, чтобы Элизабет могла продемонстрировать свое престижное положение в обществе, на которое имела право. Кроме того, ему нравилось показывать жену там, где она сверкала, как те драгоценные камни, которыми он осыпал ее. Он знал, что Элизабет видела в нем любящего благодетеля и мудрого учителя, но в последнем, Ян знал, она ошибалась, потому что жена тоже учила его. Своим примером Элизабет научила его быть терпеливым со слугами; научила его расслабляться; и научила его, что, безусловно, самое приятное развлечение в жизни, после любви, был смех. По ее настоянию, он даже стал терпимо относиться к глупым слабостям многих представителей света.

Элизабет так преуспела в последнем, что через несколько недель они стали довольно популярной парой, в участии которой нуждалось каждое благотворительное или светское событие. Приглашения приходили в их дом на Аппер-Брук-стрит в большом количестве, и они вместе, смеясь, изобретали предлоги, чтобы избежать многих из них, потому что Ян хотел поработать днем, а Элизабет – посвятить свое время чему-нибудь более интересному, чем светские визиты.

Для Яна проблемы не существовало вообще, он всегда был занят. Элизабет решила эту проблему, уступив настойчивым убеждениям некоторых самых влиятельных старых дам, включая вдовствующую герцогиню Хоторн, заняться благотворительной деятельностью и участвовать в постройке весьма необходимой больницы на окраине Лондона. К сожалению, комитет по сбору денег на больницу, в который определили Элизабет, большую часть времени проводил, погрязнув в мелких спорах, и редко приходил к какому-то решению. Однажды, устав от скуки и раздражения, Элизабет, в конце концов, попросила Яна зайти в их гостиную во время заседания комитета и дать им возможность воспользоваться его знаниями.

– И, – смеясь предупредила она, когда они были в кабинете одни, и он согласился встретиться с комитетом, – как бы они ни пережевывали вопрос о каждом крохотном незначительном расходе, чем они и будут заниматься, обещай мне, ты не скажешь им, что ты мог бы построить шесть больниц с меньшими затратами сил и времени.

– А я мог бы? – спросил Ян, улыбаясь.

– Абсолютно! – Элизабет вздохнула. – У них, вместе взятых, должна быть половина всех денег Европы, а они спорят о каждом шиллинге, который надо потратить, как будто его берут из их собственных ридикюлей и из-за него их, возможно, посадят в долговую тюрьму.

– Если они оскорбляют даже твое чувство бережливости, то это должно быть редкостная компания, – пошутил Ян.

Элизабет смущенно улыбнулась ему, но когда они подошли к гостиной, где комитет пил чай из бесценных чашек севрского фарфора, она повернулась и торопливо добавила:

– О, и ничего не говори о голубой шляпке леди Уилтшир.

– Почему?

– Потому что это ее волосы.

– Я бы и не сказал такое, – запротестовал он, улыбаясь ей.

– Нет, сказал бы! – прошептала она, пытаясь нахмуриться, но вместо этого хихикнула. – Вдовствующая герцогиня сказала мне, что вчера ты сделал комплимент леди Ширли, похвалив лохматую собачку на ее руке.

– Мадам, я следовал вашим особым указаниям быть любезным с эксцентричной старой каргой. Почему я не должен был хвалить ее собаку?

– Потому что это была новая меховая муфта, редкого меха, которой она чрезвычайно гордится.

– На свете не существует такого шелудивого меха, Элизабет, – упрямо ответил Ян с улыбкой. – Она разыгрывает вас всех.

Элизабет подавила неожиданное желание рассмеяться и умоляюще посмотрела на него.

– Обещай мне, что будешь очень любезен и очень терпелив с комитетом.

– Обещаю, – сказал Ян серьезно, но когда она взялась за ручку двери и открыла ее – когда уже было поздно отступить и захлопнуть ее, – он наклонился к ее уху и прошептал: – Знаешь, единственное животное, которое способен изобрести комитет, – это верблюд, вот почему он такой уродливый.

Если комитет с удивлением увидел грубого и вспыльчивого маркиза Кенсингтона, входящего к ним с блаженной улыбкой, достойной мальчика из церковного хора, то они, без сомнения, были поражены, увидев, как его жена закрыла лицо ладонями, а из ее глаз брызнуло веселье.

  182