50 
— Но ведь…
— Чего «но»? Какие личины? Какой колдун, то мужик, то старуха?! Ой, не морочь мне голову на старости лет. Пошёл вон, те говорят! Не отвлекай от мыслей стратегических…
— Думаете, не сегодня завтра с Австрией да Пруссией схлестнёмся? — Я аккуратно передвинул кружку.
— А это уже не твоего ума дело, хорунжий. — Дядюшка отобрал у меня свой кофе и громко крикнул: — Ординарец! А ну выведи отсель этого балабола!
— Да я что? Я только подумал, что если мы на них через Варшаву пойдём, то лучше бы осенью, поскоку весной там Висла широко разливается. Но зато, говорят, польки — девки обаятельные и пьют покруче нашего, так, может…
— Пошёл вон, Иловайский! — Дядя повысил голос, и суровый ординарец обеими руками помог мне выйти.
— Не согласился наш Василий Дмитревич на Буркина-Фасо, — спускаясь по ступенькам, пояснил я. — Не желает туда идти. Говорит, только в Баварию, славный город Мюнхен брать, ему там пиво местное дюже понравилось. Не хочет ситца в горошек везти, и что ты с ним поделаешь, пожилой человек, упёртый…
— Илова-а-йски-ий!! — громогласно раздалось из хаты.
А я-то ещё гадал, заметит ли он, что я ему остатки соли из кармана в кофе высыпал, или не заметит? Ну даже если чуток пересолил, зачем так уж орать? И без того я быстрее ветра нёсся по сельской улице, памятуя о том, что Катенька ждёт меня живым, раз призналась, что любит. Так в письме написано. Да ради этих её слов я хоть кого ещё готов до психушки довести…
— Иловайски-ий, мать твою-у!!!
Вот видите, я же говорил, это нетрудно…
Часть вторая
СЕРАЯ МЕСТЬ
…На все три последующих дня я был отдан на растерзание кашеварам. И ещё, слава тебе господи, что не в прямом, а в переносном смысле. Воду таскать, котлы отмывать, хлеб нарезать, ну и всё такое сопутствующее, для казака грязной работы нет.
Так мне дядя и заявил, отправляя хорунжего под командование сотника. Позорище на весь полк! И жаловаться некому, он дядя — я племянник, он начальник — я дурак, он генерал — я… уже и сам не знаю кто. Три дня в этом кухонном аду, с распухшими от горячей воды руками, в грязном белом фартуке, с печалью в глазах, матом на языке и полной невозможностью французскую книжку почитать.
От любви моей кареокой тоже никаких вестей. В Оборотный город не приглашала, упырей за мной не посылала, вроде как и вовсе забыла о чувствах моих неувядающих. Так, одарила случайным письмом-признанием через руки прожжённого еврейского чёрта и ушла в подполье, а на прощанье только хвостиком и плеснула…
Вру я, нет у неё хвоста, это так, от досады к слову пришлось. Предательский Прохор взял и поддержал сторону моего дяди, представляете? То есть тоже никакого подвига в моих действиях не увидел. Вот ведь обидно: в кои-то веки я со всеми злодеями разобрался сам, всех победил, так мне же за это и холку намылили! Хотя, по совести, не за это, конечно, а за соль в кофе… Перебор. Учту.
Правда, вчера староста калачинский приходил, благодарил солидно, дескать, хоть и пьяные все были, но кое-кто, кое-как, кое-где помнит, как я вроде с каким-то колдуном сражался. За то низкий поклон и душевнейшее спасибо аж до гроба! А вот на то, что хату с гостями подпалить хотел, так он уже и бумагу в губернию написал. Теперича ждёт ответа да судебного пристава, но, может, меня наш генерал откупить пожелает? Я его прямым текстом и послал… в нужном направлении… прямо к дяде… за разъяснениями маршрута!
А уж дядюшка как выслушал, так и… ещё раз переправил на… со всеми письмами, жалобами, прошениями идти в… и чего с ними делать, в каком месте, мять не мять перед употреблением, тоже пояснил не на пальцах. Он может себе такое позволить, он батька-атаман. Меня на кухню отправить — отправит, но кому другому в обиду нипочём не даст!
Это единственное, что хоть как-то утешало меня в процессе отскрёбывания с днищ котлов подгорелой пшённой каши. Пока в посудомоечную рутину не ворвался новый персонаж и жизнь снова не изменилась, резко сделав крутой поворот реверансом в мою сторону…
— Эй, кашеварная команда, а кто тут у вас такой Иловайский? — проорал молоденький казачок, подскакавший к нам на рыжем жеребце.
Старый повар, дородный казак Латышев, с высоты своего едва ли не трёхаршинного роста спокойно оглядел вестового из нового пополнения и спокойно уточнил:
— А на кой он тебе, хлопчик?
— Про то вам знать не велено, — гордо вскинул подбородок юный самоубийца. — Где Иловайский, куда спрятался?
50 
