Катерина права, надо посоветоваться по этому вопросу с калачинским батюшкой. У священников самый большой опыт в борьбе с ирреальным, если уж даже он ничего не подскажет, тогда… Вот тогда и будем отчаиваться, а пока рано, Бог не выдаст, свинья не съест. Хотя насчёт свиньи не уверен, слыхал всякое…
— Я в церковь.
— А мы? — обречённо уточнил Моня.
— А вы тут сидите. Присмотрите за Прохором, он уснул вроде. Лошадей почистите. Поить, кормить не надо, сытые покуда. Если без меня Фёдор Наумыч зайдёт, это лекарь наш, высокий такой, на кочергу в пенсне похожий, то…
— Прятаться, что ль? — рискнул подать голос намолчавшийся Шлёма, честно возвращая мне обслюнявленный пистолет. — Дак можем и не успеть, коли без стука заявится.
— Ну… тогда… — Я бросился в дальний угол конюшни, вытащив ворох старого барахла — драные рубахи, дырявые сапоги и всё такое, во что не жалко переодеться для грязной работы. — Накиньте что поприличнее. Сойдёте за батраков. По-мужицки говорить сможете?
— Помалу размовляем, — перемигнулись оба. — Да только ты уж тоже шибко не задерживайся там. Мы бы и с тобой, только…
— Только кто вас хоть на полверсты к православному храму подпустит, — ровно подтвердил я. — Марш одеваться, и за дела. Прохора не тревожить и не будить! Он спросонья на руку горячий, а в таком состоянии так ещё и соображает туго… Пришибёт, а мне за вас отвечать!
— Больной, дело ясное, — согласились упыри, и я больше не стал тратить времени даром, а снял с пояса саблю, оставил разряженный пистолет, подумал, сесть ли на коня, решил, что не стоит, и почти бегом отправился в самый центр Калача, к престольному храму Святого Николая-угодника. С батюшкой личного знакомства свести покуда не доводилось, но по шумной эпопее с иконой Рильской Божьей Матери я помнил, что он седенький, вменяемый, честный и… упёртый, как любой старый пень! А стало быть, именно такой советчик мне и нужен…
До крепенького сине-зелёного пятикупольного храма дорога много времени не съела. Правда, пыталась какая-то разбитная бабёнка, выглянув из окошка, заманить меня на пироги, но я отказался в самой вежливой и критической форме. Знаем мы таких, зовут вроде искренне, без всяких намёков, а зайдёшь — так и вправду никаких намёков и нет, только кровать расстеленная да карты игральные на столе рядом с бутылью самогонною лежат. Дескать, гадай, казачок, а не то хуже будет. И ведь не отбрешешься уже, типа не пью, не гадаю, не мужчина…
Подбежав к храму, я спервоначала обошёл его по кругу, присматриваясь, а не мелькнуло ли где и здесь это странное привидение? Кто его разберёт, может, оно на освящённую землю ступить и не посмеет, а вот из-под ограды или из-за куста лебеды как набросится да как укусит до зелёных синяков! Брр…
Сам собор вблизи мне ещё больше понравился, он был старый, но очень ухоженный, чувствовалось, что его настоятель бдит за своей паствой и спуску не даёт никому. Не сам же он в свои пожилые годы всё здесь красит, чистит, намывает, да ещё и садик с цветником розовым в порядке содержит.
Я перекрестился у ворот на золотые купола и, сняв папаху, шагнул во двор, где практически сразу был атакован двумя резвыми старушонками. Эдакой парой божьих одуванчиков с внешностью «страшнее смертного греха» и незыблемым убеждением в собственной правоте, типа «мы-то уж пожили, знаем…».
— Ты кудый-то, собрался, солдатик?
— Здравствуйте, бабушки, только я казак.
— А-а… ну тады иди отсель, — с какой-то непонятной моему мужскому уму логикой вывели старушки. — Казаки-то вона тама стоят, чё им в нашем храме делать? Тута ить молиться надо, а не саблями махать…
— Да я и пришёл помолиться, — попытался объясниться я бабулькам, которые только сдвинули плечи, намереваясь оборону держать крепко. — Мне бы батюшку увидеть.
— То ему молиться, то отца Силуяна смотреть, а? Подозрительный какой-то… А ты не шпиён ли, часом?! А ну перекрестись!
Я молча осенил себя крестным знамением. И как оказалось, зря…
— Ага! Шпиён он и есть! Не обрядно крестится-то, вроде и по-православному, а без старания, без смирения в лице, и глаза бесстыжие, вона как зыркает-то… Пошёл вон отсель, басурманин чёртов! Нет тебе входа в божий храм! Гони его, Дормидонтовна-а, пинками гони, метлой али поленом. Ужо покажем охальнику…
— Да что ж я сделал-то?
— Пошёл отсель! — по-прежнему ничего не объясняя, насели бабки. — Не с такими-то мыслями в храм люди ходют, не так к таинству свечепоставления и молитвы христианской склоняются, а?! Может, загодя готовиться надо, у старых людей прощения испросить, одёжу почистить, сапоги до блеску навощить да со смирением, со слезами в глазах, с болью сердечною к порогу дома Христова на коленях припасть… Тады, может, Боженька тя и услышит, да и по милости безмерной всё как есть простит! Понял, да?