У меня от обиды уже просто слов не было, никакого зла на их доброту не хватает! Я молча поднял охранника, поставил в вертикальное положение, поднял его пищаль, взвёл курок, вручил ему силой и отошёл на десять шагов:
— А теперь стреляй.
— Не буду… — тут же надулся он.
— Стреляй, нехристь немытая!
— Зато живая, — показав язык, отмазался бес. — И вообще, уберите от меня этого психического! Я его боюсь, укусит ещё…
Вот не поверите, быть может, в первый раз моего пребывания в Оборотном городе мне захотелось заплакать от обиды. Так в детстве бывает, когда большие мальчишки дразнят тебя, день за днём обзывая каким-нибудь совершенно нелепым, глупым словом, а тебе деваться некуда. И маме не пожалуешься — отмахнётся, и сам с ними не подерёшься — они большие, и терпеть это день за днём уже нет никакой возможности, так единственным правильным решением остаётся только утопиться…
— Становись ближе, хорунжий, мы его держим! — Моня и Шлёма старательно удерживали вырывающегося охранника, не давая ему бросить ружьё и бежать.
Я качнулся, делая шаг вперёд, и… видимо, это и спасло мою шкуру, потому что пуля чирикнула прямо над ухом, едва не зацепив набекрененную папаху. Боже, а что за глупость я сейчас сотворил? Кажется, самолично разрешил себя убить одному бесу и двум упырям, а зачем? Да так, развели меня, как еврейскую водку кипячёной водой в субботу на Шаббат, да и всё тут…
— Промаза-ал, — с сожалением протянул рогатый недомерок, разочарованно выпуская пищаль из рук. — Зашибись, парни, с такого расстояния детского промазать… Я с себя фигею! Слышь, Иловайский, а давай ещё раз?
Я молча махнул рукой своим кровососам, проходя сквозь арку. Воодушевлённый бес припустил за мной вприпрыжку, продолжая наивно уговаривать на ходу:
— Ты чё, уходишь? Обиделся, что ли? Да я не со зла промазал, меня упыри под руку толкнули… Ну давай ещё разок, а? Вот ей-ей, не промахнусь!
Арка вершила чудеса, рядом со мной уже притоптывал сапожками стройный маленький есаул в парадной форме Атаманской сотни конвоя его императорского величества. Бесы любят яркие личины.
— А хочешь, так сперва ты в меня шмальни? Я тоже как на расстреле постою, мне чё, жалко, что ли… Иловайский, ты, главное дело, так не уходи. Ты права такого не имеешь. Мы ить всей охраной тактику и стратегию на тебя разрабатывали, а ты… Чё ты как этот?!
Ну вот, теперь всё встало на свои места. Я обернулся, не сбавляя шага, пожал охраннику руку, похлопал по плечу и двинул дальше. Моня и Шлёма поступили так же, и, пока убитый нашей вежливостью бес обтекал с жалобным видом, мы уже вышли к крепостной стене с воротами.
— Я этого так не оставлю! — напоследок донеслось за нашими спинами. — Мы с парнями на пиво поспорили! Хана тебе, Иловайский! Лучше сей же час вернись и сам сдайся-а-а…
Ага, как же, своих проблем полно, так чтоб я ещё на каждого ушибленного по темечку внимание обращал? К врачу иди, умник, может, не поздно ещё. Хотя можешь и не ходить, от глупости гарантированного лекарства по сей день не придумали.
А в Оборотном городе всё уже было и проще и понятнее. По улицам мы шли решительно и в основном молча, изредка перебрасываясь короткими фразами по существу. Шумный Шлёма всё никак не мог успокоиться:
— От щурёнок же, ить на пиво поспорил, чё хорунжего грохнет! Да ежели б мы так поспорили, разорились бы уже направо-налево пиво ставить…
— Там опять этот приезжий вампир-вегетарианец с детьми, — прервал его я. — Давайте обойдём, он думает, что при виде меня надо непременно драться. Типа «рашен упырен традишен»…
— А толку-то, вон глянь, как детишки отца впятером гасить начали. Любо-дорого посмотреть, как младшенькая его ногами под рёбра бьёт! Поди, ради тебя так старается…
Мы бы на них и не стали задерживаться, но там ещё вот такое было, прямиком по ходу сюжета!
— Иловайский, не оборачивайся, вон ещё сзади из окошка в тебя тётка косая из арбалета целит. Но она мазила известная, хотя один раз любому свезти может, — на всякий случай предупредил Шлёма.
— Кто — она?! — скрючился от хохота Моня. — Ой, да не смеши… ой-ёй!!! От сук… стерв… коза ребристая, попала-таки в филей!
— Но не в меня же, видать, тётка и вправду мазила, — признал я, помогая упырю выдернуть глубоко засевшую стрелу. — Держись, патриот, больно не будет…
— А-а-а-а-а-а!!!
— Я ж говорил, не больно… Солью присыпать, для обеззараживания?