6

Проснулся он оттого, что в ухе было полно блевотины.

От мерзкой вони свербело в носу, и он попробовал привстать. Руки не слушались. Он рухнул на прежнее место. Н-да, это уж чересчур. Еще и блевать начал. Успел забыть, когда его последний раз выворачивало от всей этой дряни, которую он в себя вливал. За многие десятилетия желудок притерпелся и не восставал. Остерегался он только денатурата. Денатурат — это смерть. Два года назад, ловко провернув дельце с контрабандой, он вместе с двумя собутыльниками загремел в больницу. Отравление метанолом. Один кореш помер. Второй ослеп. Сам он через пять дней оклемался и двинул домой, живехонький. Врач сказал, что ему чертовски повезло.

Привычка, подумал он тогда. Очень полезная штука.

Но денатурата с тех пор остерегался.

В квартире царил жуткий бардак. Он это знал. Не мешало бы что-то предпринять. А то ведь соседи начали жаловаться. На вонищу в первую очередь. Надо маленько прибрать, иначе выставят на улицу.

Он снова попробовал подняться.

Черт. Перед глазами сплошная круговерть.

В паху сильная боль, в волосах блевотина. Если спустить ноги с дивана, то, возможно, встать все-таки удастся. Кабы не этот треклятый рак, все бы обошлось. Он бы не блевал. И имел бы силы встать.

Медленно, стараясь не напрягать жалкие остатки мускулатуры на тщедушном теле, он сдвинул ноги с дивана к журнальному столику. Постепенно привел себя в более-менее вертикальное положение, опершись коленками на скомканный половик и припав грудью к диванному сиденью, словно в молитве.

Телевизор орал слишком громко.

Он вспомнил, что включил его, когда под утро явился домой. Смутно вспомнил и что кто-то стучал в дверь. Сердито, со всей силы, н-да, эти окаянные соседи вечно донимали его — то спозаранку, то за полночь. К счастью, больше ничего не произошло. В такой день, как нынче, полиции недосуг тащиться сюда да забирать старого алкаша.

— Да здравствует Семнадцатое мая! Ура! — натужно просипел он, кое-как взгромоздившись на диван.

Голос ведущего ножом вонзался в измученные мозги. Он попытался разыскать пульт в тарараме на столике. Пакет картофельных чипсов опрокинулся на старые газеты и купался в пиве из перевернутой вверх дном банки. Почти целую пиццу, которую он накануне получил в подарок от кореша и приберег на праздник, кто-то изрядно подъел. Только вот непонятно — кто.

Да-а, а ведь ночка выдалась отличная, по всем статьям.

Настоящая выпивка, не чета всегдашней паршивой водяре да самогону. Ему досталось целых пол-литра «Аппер тен». И сказать по правде, это еще не все. Он перехватил кой-чего у других, украдкой, конечно, только раз вспыхнула небольшая потасовка. Но это нормально, обычное дело промеж корешей. Когда попойка кончилась, он еще пару чекушек прикарманил. Харримарри слова бы не сказала супротив. Харримарри — баба своя в доску. Ей здорово повезло, когда та полицейская и ейная богатенькая лесба подобрали ее и взяли к себе домработницей. Живет она теперь в западном Осло, впору нос задрать. Но Харримарри не из таковских, она помнит, откуда вышла. И хотя носа не высовывает из квартиры, сидит там как в крепости, но денежки Верит в Бурет присылает, дважды в год. 17 Мая и на Рождество. Тогда вся давняя компашка гуляет напропалую. Пируют как порядочные.

После такой роскошной пирушки он бы никак не должен чувствовать себя настолько паршиво.

Дело не в выпивке, всему виной окаянный рак яичек.

Когда он под утро, должно быть часа в четыре, тащился домой, над фьордом разливался прямо-таки волшебный свет. Само собой, выпускники горланили вовсю и выпендривались, но в спокойные мгновения он нет-нет да и присаживался отдохнуть. На лавочке, а не то на ограде возле мусорного бака, где нашел целехонькую, непочатую бутылочку пива.

Свет весной такой чистый, красивый. Деревья казались словно бы дружелюбнее, и даже машины сигналили не так злобно, когда его раз-другой резко занесло на проезжую часть и водителю пришлось жать на тормоза.

Осло — его город.

Черт, да куда же запропастился пульт?

  17