6 
Печально.
С девушками все очень сложно. У Данглара было несколько знакомых девушек, которые сначала тщательно его оценивали, а потом ему отказывали. Хоть плачь. Как бы то ни было, но относительно Адамберга серьезная Флоранс оказалась права, Данглар подпал под обаяние этого невысокого человека, на две головы ниже его ростом.
Понемногу инспектор начал понимать, что у всякого, кто общался с комиссаром, возникало неосознанное желание о чем-нибудь ему рассказать, и именно этим могло объясняться стремление многих убийц подробно поведать полицейскому о своих преступлениях - просто так, словно по оплошности. Только лишь для того, чтобы поговорить с Адамбергом.
Многие отмечали особую способность Данглара к рисованию. Он делал меткие шаржи на своих коллег, следовательно, неплохо разбирался в особенностях человеческого лица. К примеру, он удивительно верно изобразил Кастро. Однако в случае с комиссаром Данглар знал заранее, что за карандаш лучше не браться: у Адамберга было словно не одно, а несколько десятков лиц, пытающихся соединиться в единое целое в разных комбинациях. Нос его был несколько крупноват, подвижный чувственный рот то и дело странно кривился, глаза, прикрытые веками, смотрели туманно и неопределенно, а нижняя челюсть была очерчена слишком резко - словом, эта странная физиономия, сотворенная из какого-то хлама против классических канонов гармонии, казалась поначалу просто подарком для карикатуриста.
Можно было подумать, что у Господа Бога, когда он создавал Жан-Батиста Адамберга, закончился материал и пришлось выскребать из ящиков все остатки, собирать последние кусочки, какие он никогда не слепил бы вместе, будь у него в тот день все необходимое. Но по ходу дела Господь, осознав сложность возникшей проблемы, решил все изменить. Он приложил немало труда, и из-под Его искусной руки таинственным образом появилось это самое лицо. Подобного ему Данглар не в состоянии был припомнить и потому считал, что несколькими штрихами его не изобразить, что быстрый росчерк карандаша не сможет передать всей его оригинальности, что на рисунке угаснет неуловимый свет, от него исходящий.
Именно поэтому в ту минуту Данглар сосредоточенно размышлял над тем, что же такое могло заваляться на дне ящиков, где рылся Господь.
- Вы меня слушаете или спите? - поинтересовался Адамберг. - Я спрашиваю, потому что давно уже заметил: иногда я убаюкиваю своих собеседников и они действительно засыпают. Точно не знаю, но, возможно, это из-за того, что я говорю негромко и небыстро. Помните, на чем мы остановились? Я рассказывал вам о собаке, которую столкнули со скалы. Я отвязал от пояса жестяную флягу и изо всех сил стукнул ею по голове того мальчишку.
А потом пошел искать ту безмозглую псину. Целых три часа я до нее добирался. Конечно же, она была мертва. Самое главное в этой истории - бесспорная жестокость мальчишки. Я уже давно подмечал, что с ним не все ладно, и тут понял, в чем дело: в его жестокости.
Уверяю вас, лицо у него было совершенно нормальное, никаких, знаете ли, вывернутых ноздрей. Наоборот, красивый такой мальчишка, но от него так и несло жестокостью. Не спрашивайте меня ни о чем, мне больше ничего о нем не известно, кроме того, что восемь лет спустя он насмерть задавил одну из своих бабок, сбросив на нее тяжелые стенные часы. А еще я знаю, что преднамеренное убийство совершают не столько от тоски, унижения, угнетенного состояния или чего-то еще, сколько из-за природной жестокости, ради наслаждения, доставляемого страданиями, смиренными мольбами и созерцанием агонии ближнего, ради удовольствия терзать живое существо: Конечно, такое в незнакомом человеке заметишь не сразу, но обычно чувствуешь, что с ним что-то не так, он слишком много чего-то вырабатывает, в нем образовался какой-то нарост. Иногда оказывается, что это - жестокость, вы понимаете, что я хочу сказать? Нарост жестокости.
- Это не согласуется с моими понятиями,- произнес Данглар, - и как-то не очень вразумительно. Я не помешан на принципах, но все же не думаю, что есть люди, отмеченные каким-то клеймом, словно коровы, и что посредством одной только интуиции можно отыскать убийцу. Знаю, я сейчас говорю банальные и скучные слова, но обычно мы оперируем уликами и основываемся на доказательствах. И рассуждения о каких-то наростах меня просто пугают, потому что это путь к диктатуре субъективизма и к судебным ошибкам.
- Вы целую речь произнесли, Данглар. Я же не говорил, что преступников видно по лицу, я сказал, что у них внутри есть какой-то чудовищный нарыв. И я вижу, как гной из этого нарыва просачивается наружу. Как-то раз я даже видел, как он на мгновение выступил на губах одной юной девушки и исчез так же стремительно, как таракан, пробежавший по столу. Я не в состоянии заставить себя не замечать, когда в ком-нибудь что-то не так. Дело может быть в наслаждении, которое испытывает человек, совершая преступление, или в менее серьезных вещах. От кого-то пахнет тоской, от кого-то - несчастной любовью, и то и другое легко распознать, это витает в воздухе, Данглар. Но есть иное вещество, вырабатываемое человеком, и этот запах - запах преступления - мне, я думаю, тоже хорошо знаком.
6 
