Особенно,... 
152 
Он замер, похолодев, ожидая сигналов тревоги и разоблачения; его руки и ноги онемели, он чутко вслушивался, затаив дыхание. Бежать? Но все было тихо, и он отважился на следующий шаг – осторожно просунуть руку в дыру и отпереть дверь.
Он тихонько проскользнул в дверь, еще на пороге зная, что поступает дурно, как никогда, но что сделать это он должен и ничто в мире и в нем самом его не остановит. Страдание придавало ему необыкновенную бодрость – после недель вялости и смятения он чувствовал полную ясность мыслей, чутко воспринимал каждый звук, владел каждым мускулом, каждой своей косточкой или веной. Он находился в доме, где жена его лежала с другим. Это стало движущей силой, вектором его движения, точкой, где скрещивались желания, тем моментом, когда мужчина ощущает в себе мстительную силу и способен навязать миру свою волю.
Вот и кухня. Как она изменилась – свежевыкрашенная, жилая, полная кухонной утвари. Как здесь уютно, в этом гнездышке, тихой гавани, и все благодаря Дженис. Он оглядел остатки, видимо, роскошного ужина. И замер. На кухонном столе он заметил немецкий шоколадный кекс – печь его Дженис была великая мастерица. Ее кекс, так им любимый! Найдя на столе желтый разделочный нож, он, роняя крошки, отхватил себе кусок и с жадностью заглотал его, пихая в рот прямо руками. Он был так голоден. А тут глазурь, шоколад. Он затолкал в рот второй кусок. Вкус был знакомый – потрясающий вкус. Шоколадный кекс Дженис удавался на славу, и она это знала. Они ели его за столом, когда принимали гостей, она пекла его для родителей Питера, в подарок друзьям, каждый год она пекла его Питеру в честь дня его рождения. Они любили друг друга, еще чувствуя во рту этот вкус, вкус шоколада мешался со вкусом ее тела. Питер сунул нож в свой второй карман.
Теперь он направился к лестнице, откуда неслись звуки музыки – кажется, джазовой, доносившейся со второго этажа. Лестница была выстроена из широких дубовых досок, пригнанных друг к другу, гладких и кое-где просевших от времени. Дерево скрипнуло, а когда оно скрипнуло во второй раз, он замер, невольно, каким-то шестым врожденным чувством ощутив дух этого дома, представив себе, как поднимались и спускались по этой лестнице дамы-квакерши со свечами в бронзовых подсвечниках в руке, метя длинными, мышиного цвета шерстяными юбками эти ступени, в то время как внизу дожидавшиеся их черные рабы ели суп, беседуя о Канаде, как поднимали головы, отрываясь от мисок, при малейшем звуке. Затем, через девяносто лет, здесь спали по трое в одной комнате итальянские иммигранты, радовавшиеся, что война далеко, в Европе, а здесь доки и железнодорожные депо так нуждаются в рабочих. Он рискнул сделать еще шаг, ступая на цыпочках.
Сверху лился хриплый голос Луи Армстронга, романтичная задушевность, труба, обаятельная улыбка. За музыкой он уловил звуки разговора. Дверь в комнату Дженис была открыта. Там было темно.
– Ну а что мы будем делать, когда этого дома лишимся? – спросил Джон Эппл.
– Найду что-нибудь поблизости, по соседству.
Минутная пауза, заполненная последними тактами Армстронга. С бесконечной осторожностью Питер опустился на верхнюю ступеньку лестницы, он сдерживал дыхание, еще пахнувшее шоколадом. Одежда его промокла от пота, он часто дышал, но, одержимый манией тишины, сдерживал дыхание. К тишине он стремился каждым своим натянутым нервом. Пригнувшись, он крался по половицам, пока не очутился в пяти шагах от пары. Пока он приподнимал полы пальто, чтобы ненароком не стукнулся об пол револьвер, в спальне щелкнул проигрыватель и диск перестал крутиться.
– Видела сегодня моего адвоката, – сказала Дженис.
– М-м-м?…
– Он говорит, что Маструд слишком тянет по поводу всего.
– Он что, плохой адвокат?
– Нет, причина, возможно, в Питере. Он очень занят делом, которое ведет. Позавчера я видела его по телевизору, в новостях.
– Да, – равнодушно отозвался Эппл, явно не хотевший признавать значение Питера.
– Видела я и парня, которого обвиняют в двух убийствах. – Судя по тону, Дженис сочувствовала Каротерсу. – Вид у него был такой испуганный. На его месте я бы тоже испугалась. Представляю, как Питер разделает его под орех. Мне ли не знать. Питер может быть таким злобным. Он все из него вытрясет и потребует смертного приговора.
– Я не сторонник смертных приговоров.
– Как и я. Возможно, это одна из главнейших проблем, Джон. – Голос ее звучал печально, задумчиво, словно она горевала, сокрушаясь о собственной своей ограниченности. – Сейчас Питер, должно быть, дома разрабатывает план, как бы вернее послать на смерть этого несчастного.
152 
