Одно Бэнкс знал твердо: Гэвин Рикерд был горячим фанатом крикета, так что сначала он кратко обсудил с ним недавнюю победу Англии на турнире «Эшиз», после чего сообщил:
— У меня для тебя есть работенка, Гэвин.
— Но, сэр, я сейчас в местной полиции, а не в уголовном розыске или в отделе по особо важным преступлениям…
— Знаю, — отозвался Бэнкс. — Но название — не главное.
— Тут не только название, сэр, это серьезная работа.
— Уверен, что это так. Даже не обсуждается.
— Суперинтенданту это не понравится, сэр. — Рикерд явно занервничал, стал оглядываться через плечо на дверь.
— Тебя предупредили, чтобы ты держался отсюда подальше, да?
Рикерд снова поправил свои стеклышки.
— Ладно, — сказал Бэнкс. — Я понимаю. Не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности. Можешь идти. У меня тут просто появилась одна головоломка, вот я и подумал, что тебе может быть интересно. То есть это мне кажется, что головоломка. Но чем бы она ни была, нам надо ее разгадать.
— Головоломка? — Рикерд облизнул губы. — Какая?
— Знаешь, я подумал, что тебе, может быть, удастся на нее взглянуть в свободное от работы время. Тогда наша суперша не станет жаловаться, верно?
— Не знаю, сэр.
— Одним глазком, а?
— Ну, может, я и смогу просто глянуть.
— Вот и молодчина.
Бэнкс передал ему полученную из криминалистического отдела фотокопию страницы из экземпляра «Искупления», принадлежавшего Нику Барберу.
Рикерд скосил на нее глаза, повертел так и сяк, потом положил на стол.
— Интересно, — протянул он.
— Я тут подумал, что ты любишь математические загадки, всякие такие штуки, и кое-что про них знаешь. Может, возьмешь с собой и развлечешься?
— Мне можно ее взять с собой?
— Конечно. Это всего-навсего копия.
— Тогда ладно, — отозвался Рикерд, преисполняясь важности. Он осторожно сложил листок квадратиком и спрятал во внутренний карман вельветового пиджака.
— Сообщишь о достижениях? — спросил Бэнкс.
— Как только у меня что-то появится. Но обещать не могу, имейте в виду. Вдруг это просто случайный набор цифр.
— Понимаю, — ответил Бэнкс. — Ты уж постарайся.
Рикерд вышел из кабинета, остановился в коридоре, поглядел по сторонам и кинулся в отдел работы с местным населением. Бэнкс посмотрел на часы и состроил гримасу. Пора было отправляться на вскрытие.
13 сентября 1969 года, суббота
Чедвик надеялся удрать пораньше: у них с Джеффом Брумом были билеты на выездной матч «Лидс Юнайтед» с «Шеффилд Уэнсди». Однако около десяти позвонила женщина, сообщившая, что она живет в муниципальных домах в Рэйнвилле и, как ей кажется, узнала жертву. Она не хотела давать опрометчивых обещаний и заявила, что картинка в газете не больно-то похожа, но она думает, что знает, кто это. Из уважения к жертве газеты опубликовали не реальную фотографию мертвой девушки, а рисунок художника, но у Чедвика имелся в портфеле и снимок.
Беседа была не из тех, которые он мог бы поручить какой-нибудь мелкой сошке вроде необстрелянного Саймона Брэдли, не говоря уж о лохматом Кийте Эндерби, так что перед уходом он позвонил Джеффу Бруму, чтобы принести ему извинения. Джефф ответил, что в Бразертон-хаусе можно без проблем сбыть с рук лишний билетик. Затем Чедвик спустился, сел в свой стареющий «воксхолл-виктор» и отправился в Армли, район на западе Лидса; струйки дождя стекали по ветровому стеклу.
В Рэйнвилле были не лучшие из муниципальных домов, недавно выстроенных в Лидсе и окрестностях, и под дождем они выглядели еще непригляднее. Соорудили их всего несколько лет назад, они быстро обветшали, и все, кто мог себе это позволить, избегали в них поселяться. Чедвик с Джанет когда-то жили неподалеку, в районе Астон-стрит, пока четыре года назад, когда Чедвик дослужился до инспектора, они не сумели подкопить денег и купить «половинку» — одноквартирный дом, имеющий общую стену с соседним — рядом с Чёрч-роуд, в Армли, под сенью собора Святого Варфоломея.
Звонившая, которая представилась как Кэрол Уилкинсон, жила в двухэтажной квартирке на Рэйнвилл-уок. На лестнице воняло мочой, стены были изрисованы похабными граффити — этой мерзости становится все больше в подобных местах. По мнению Чедвика, это был просто еще один признак разложения, царящего среди современной молодежи: никакого уважения к собственности. Он постучал в выцветшую зеленую дверь. Молодая женщина, державшая на одной руке младенца, открыла ему, не снимая цепочки, и спросила: