13  

15. Спереди и сзади на теле — несколько пулевых отверстий, обозначенных номерами.

Эдвард Финниган ненавидел его. Навсегда вырвавшего Элизабет из завтрашнего дня, из жизни, из этого дома.

Ручка двери повернулась. Финниган поспешно отвел взгляд.

Она смотрела на него глазами полными отчаяния.

— Ну не надо хоть сегодня ночью!

Он вздохнул.

— Алиса, иди спи. Я скоро приду.

— Ты просиживаешь здесь ночи напролет.

— Не в этот раз.

— Всегда.

Она вошла в комнату. Его жена. Ему бы следовало обнять ее покрепче. Но это больше не получалось. Словно все умерло тогда, восемнадцать лет назад. Несколько лет спустя они попробовали заниматься сексом — по два раза каждый день, она должна была забеременеть, чтобы у них появился новый ребенок. Но ничего не вышло. И это было их общее горе. Или просто подтверждение того, что она стареет, что ее тело со временем утрачивает способность к зачатию. Но это уже не играло особой роли. Они оба сделались одинокими. И больше не держались друг за дружку.

Она присела на кровать. Он передернул плечами.

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я забыл?

— Да. Наверное.

Финниган резко поднялся из-за письменного стола дочери.

— Забыл? Элизабет?

— Свою ненависть.

Он покачал головой:

— Я никогда не забуду. И никогда не перестану ненавидеть. Какого черта, Алиса, он убил нашу дочь!

Она сидела молча, в глазах ее была усталость, ей было трудно смотреть на него.

— Ты не понимаешь. Речь не об Элизабет. Ты уже забыл ее. Ты ничего больше не чувствуешь.

Она замолчала, глубоко вздохнула, собралась с духом, прежде чем продолжать.

— Твоя ненависть. Твоя ненависть всё затмила. Ты не можешь любить и ненавидеть одновременно. Вот в чем дело. И ты сделал выбор, Эдвард. Ты выбрал давным-давно.

— Я так и не увидел, как он умирает.

Финниган расхаживал взад и вперед по комнате, злоба, клокотавшая в нем, не давала ему стоять на месте.

— Мы ждали. Двенадцать лет ждали. И вот он умер! Не дождавшись казни. Мы так и не увидели ее. Он сам решил, когда положить всему конец. Не мы!

Алиса Финниган сидела на кровати дочери. Единственного своего ребенка. Ей бы тоже хотелось вечно оплакивать ее. Если бы не эта ненависть Эдварда! Их супружество перестало быть супружеством, она была готова все бросить, она уже забыла, что такое жить по-настоящему. Если она еще пару лет проживет, облепленная этой злобой, то не выдержит и уйдет отсюда, бросит то, чему уже не в силах подобрать названия.

— Я пойду лягу. И тебе советую.

Он покачал головой:

— Я останусь здесь, Алиса.

Она поднялась с кровати, пошла к двери, но он вдруг попросил ее остаться.

— Такое чувство… такое чувство, будто тебе изменили. Алиса, выслушай меня, ну еще немного. Вот ты кого-то любишь и поэтому чувствуешь себя брошенной. Но дело не в этом, на самом деле не это так мучает, причиняет такую дикую боль, что все тело горит огнем. Будь добра, Алиса, дослушай. Дело во власти. Которой нет. В том, что зависишь от чужого решения. Не сам решаешь, когда закончить отношения. Это ведь куда мучительней, чем то, что самой любви уже не существует. Понимаешь?

Он с мольбой посмотрел на жену. Она ничего не ответила.

— Так это воспринимается теперь. И так это ощущалось с тех пор, как он умер. Если бы я мог стоять там и видеть, как он умирает, видеть, как постепенно он перестает дышать, если бы я сам мог принять в этом участие и со всем покончить… тогда бы я смог жить дальше, я это знаю, Алиса. Но видишь! Это все он сам решил. Сам со всем покончил. Алиса, ведь ты же понимаешь, ты должна понять. У меня все тело горит, горит, понимаешь!

Она ничего не сказала.

Только посмотрела на мужа, а потом отвернулась и вышла. Эдвард Финниган остался стоять посреди комнаты. Он слышал, как она закрыла дверь в их общую спальню.

  13