Особенно,... 
69 
Джон рассмеялся и покачал головой.
— И что же в Стокгольме? Когда вы здесь очутились? Кто-то ведь должен был вам помогать.
— Все это неинтересно. Вот теперь я сижу здесь. И я сделал то, о чем вы меня просили. Рассказал, кто я такой, откуда появился, как оказался здесь. Я бы хотел поговорить с Хеленой, если это возможно.
— Нет.
Огестам был резок и дал понять, что не желает никаких встречных вопросов.
— Вы не можете разговаривать с ней наедине.
— Нет?
— Нет.
— Тогда отведите меня назад. В камеру.
Джон встал и повернулся к двери, словно ему не терпелось уйти.
— Подождите немного. Присядьте.
Эверт Гренс молчал на протяжении всего этого неформального допроса. Он сознательно предоставил инициативу Хермансон и Огестаму: чем больше подозреваемый встревожится, тем лучше. Но больше ждать нельзя.
— Я одного не понимаю, Шварц, или Фрай, или как ты там себя называешь.
Громогласный комиссар уголовной полиции пошевелился на стуле и вытянул длинные ноги.
— Я понимаю, что ты мог притвориться мертвым в камере. Весьма талантливо, должен признать. Ясно, что пара врачей может вызвать чисто медицинскими средствами искусственную смерть, или хотя бы сделать так, чтобы это выглядело как смерть. А если эти самые врачи работают в тюрьме и решили вызволить осужденного из камеры, спасти его от смерти, тот, вполне вероятно, окажется на свободе. Мне все понятно и с автомобилем, и с катером, и с чужими документами, и с перелетом в Стокгольм через Москву. Надежные связи в криминальном мире, хороший проводник в пути, достаточная сумма денег — и все пройдет как по маслу.
Эверт неловко размахивал руками, пока говорил.
— Но вот чего я не понимаю, Шварц, так это того, как из холодильной комнаты ты попал в автомобиль? Как выбрался из надежнейшей американской тюрьмы, охраняемой по четвертой категории?
Гренс встретился с Джоном взглядом, пусть это был не официальный допрос, но все же он не даст ему уйти, пока не получит ответ на этот вопрос.
Джон пожал плечами:
— Я не знаю.
Гренс не отступал:
— Не знаешь?
— Нет!
— Тогда, Шварц, я понимаю еще меньше.
Бледный человек в тюремной одежде заговорил:
— Все, что я помню, что я знаю… это то, что я оказался там, потом я догадался, что это была холодильная комната в морге. А потом… в автомобиле. Все остальное… мне неизвестно.
— И вы не спрашивали?
— Нет. Не спрашивал. Я только что умер. Или, по крайней мере, верил, что это случилось. Были и другие вопросы, требовавшие ответа. Вот я сидел десять лет в тюрьме и раз — оказался в самолете, летевшем в Европу. Ясное дело, меня самого это потом интересовало, но уже некого было спросить.
Эверт Гренс не стал больше настаивать.
Это была правда. Он чувствовал это. Шварц понятия не имеет, как все произошло. Они действовали ловко, позаботились, чтобы он ничего не знал, и в этом был залог их успеха.
Гренс вздохнул.
Они разыграли его смерть, а потом исчезли без следа. Ясное дело, американские власти теперь начнут на всех давить. Престиж и власть легко замарать, если позволить осужденным на смерть разгуливать по Европе.
Это был длинный день, и, хотя уже наступил вечер, было ясно, что пройдет еще много часов, прежде чем можно будет погасить настольную лампу, выйти из кабинета в министерстве иностранных дел и пойти по городу назад на Нюбругатан.
Государственного секретаря по международным делам Торулфа Винге разбудил в полпятого утра срочный звонок из Вашингтона, после чего он посвятил весь день встречам, необходимым, чтобы понять обстоятельства всей истории о приговоренном к смерти американце, который с фальшивым канадским паспортом сидит в камере предварительного заключения Крунубергской тюрьмы. Торулф Винге не чувствовал усталости и не жаловался, он был почти доволен. Он отлично умел справляться с невероятными ситуациями и дипломатическими каверзами, и его окружение надеялось, что он примет именно то решение, которое теперь становилось все очевиднее. Винге был готов, он проработал два различных сценария и, независимо от того, какую позицию выберут американские официальные лица, знал, какие советы даст министру иностранных дел. Кроме того, ему удалось заткнуть рот этому молодому нахальному прокурору: дело Джона Шварца не следует считать внутренним шведским делом до тех пор, пока на то не будет решения МИДа.
69 
