— Боюсь, что это уже произошло, — тихо проговорил Мур.
— Советую остерегаться: там бывает кое-кто пострашнее всяких фей, продолжала мисс Килдар.
— Кое-кто пострашнее, — согласился Мур.
— Куда страшнее. Например, как бы вам понравилось встретиться с Майком Хартли, этим сумасшедшим ткачом, кальвинистом и якобинцем? Говорят, он любит охотиться в чужих владениях и частенько бродит ночью с ружьем в руках по уединенным местам.
— Я уже имел удовольствие с ним встретиться: как-то ночью мы с ним побеседовали по душам, — был такой любопытный случай. Мне даже понравилось!
— Понравилось! Ну, знаете, у вас странный вкус! Майк ведь не в своем уме. Где вы его встретили?
— На самом дне лощины, под сенью густого кустарника у потока. Мы с ним посидели у бревенчатого мостика, луна ярко светила, но небо было облачное и дул ветер. Мы тогда славно побеседовали.
— О политике?
— И о религии тоже. Было полнолуние, и Майк был совсем как сумасшедший. Он все выкликал какие-то странные проклятья — богохульствовал в антиномистском духе.
— Простите меня, но и сами-то вы хороши! Надо же вам было сидеть и слушать его разглагольствования!
— Его фантазии очень любопытны; он мог бы стать поэтом, не будь он вполне законченным маниаком; или пророком, если бы уже не стал забулдыгой; он торжественно изрек, что мне уготован ад, что на лбу у меня он видит печать зверя,[83] что я — отверженный с самого сотворения мира, что Бог покарает меня, — и при этом он добавил, что прошлой ночью ему было видение, возвестившее, когда и от чьей руки мне суждено погибнуть. Тут мне уже стало любопытно, но он покинул меня со словами: «Конец еще не настал!»
— А после этого вы с ним виделись?
— Да, месяц спустя, возвращаясь с базара; он и Моисей Барраклу стояли у края дороги пьяные и истово молились. Они приветствовали меня воплем: «Изыди, сатана», и молили Бога избавить их от искушения… А потом, совсем на днях, Майк пожаловал ко мне в контору, остановился на пороге, без шляпы, — выяснилось, что он оставил куртку и шляпу в залог в кабаке, — и торжественно предупредил меня о том, что мне следовало бы привести в порядок все свои дела, ибо похоже на то, что Господь скоро призовет мою душу.
— И вы можете этим шутить?
— Да ведь после долгого запоя бедняга был на грани белой горячки!
— Тем хуже! Похоже, что он сам способен выполнить свое зловещее пророчество.
— Однако нельзя же и распускать себя, позволять, чтобы всякий вздор действовал на нервы!
— Мистер Мур, ступайте-ка домой!
— Так скоро?
— Идите напрямик через луга, но ни в коем случае не кружным путем, не через рощу.
— Да ведь совсем еще рано.
— Нет, поздно. Что до меня, я иду домой. Вы обещаете мне не бродить сегодня вечером по лощине?
— Если таково ваше желание…
— Я на этом настаиваю. Скажите мне, неужели жизнь не имеет цены в ваших глазах?
— Напротив, в последнее время жизнь представляется мне бесценным благом.
— В последнее время?
— Да. Она уже не бесцельна и безнадежна, какой была всего лишь три месяца тому назад. Я был тогда как выбившийся из сил утопающий, который уже готов покориться неизбежному. И вдруг мне на помощь протянули руку, вернее, нежную ручку, я едва посмел опереться на нее, — и, однако, у нее хватило силы спасти меня от гибели.
— И вы действительно спасены?
— Во всяком случае, на время; ваша помощь позволяет мне надеяться.
— Живите и не падайте духом. Смотрите, только не подставьте себя под пулю Майка Хартли! Спокойной ночи!
* * *
Пообещав накануне зайти под вечер к Шерли, Каролина считала себя связанной словом; но мрачные часы провела она в ожидании вечера. Она почти весь день просидела взаперти у себя в комнате и сошла вниз только дважды, чтобы позавтракать и пообедать с дядей; избегая расспросов, она сказала Фанни, что занята переделкой платья и предпочитает шить наверху, где ее ничто не отвлекает.
Она и в самом деле шила; но как ни проворно мелькала ее игла, мысли ее мелькали еще проворнее. Никогда еще ей так не хотелось посвятить себя какому-то настоящему делу, пусть даже неблагодарному и утомительному. Нужно еще раз поговорить с дядей, но сначала хорошо бы посоветоваться с миссис Прайор. Строя всевозможные планы, Каролина в то же время усердно шила легкое муслиновое платье, разостланное на кушетке, в ногах которой она сидела. Но как ни старалась бедняжка отвлечься от грустных мыслей, слезы то и дело навертывались ей на глаза; впрочем, это бывало редко, и ей удавалось быстро пересилить свое волнение; острая боль затихала, слезы, туманившие взор, высыхали; Каролина снова продевала нитку в иголку, выравнивала складки и продолжала шить.