Особенно,... 
137 
— Я пытался заставить его уехать, — сказал Тео, — но он заявил, что будет тебя ждать.
С этими словами он возвращается в дом, оставляя меня наедине с невысоким лысеющим мужчиной с раздвоенной козлиной бородкой.
— Миссис Хант? — говорит он. — Я Фарли Макдафф, основатель Нации неврологического разнообразия. Вероятно, вы о нас слышали?
— К сожалению, нет…
— Это блог для людей, которые считают, что нетипичное неврологическое развитие — просто отличительная особенность человека, а раз так, то ее необходимо превозносить, а не лечить.
— Послушайте, сейчас не самое удачное время…
— Для аутистов, которые борются за заслуженное уважение, миссис Хант, существует только здесь и сейчас. Вместо того чтобы позволять невротипичным представителям стереть различия между нами, мы верим в новый мир — мир, где приемлют все неврологическое разнообразие.
— Невротипичным… — повторяю я.
— Другое название тех, кого в быту называют нормальными, — объясняет он. — Таких, как вы.
Он улыбается, но не может и секунды выдержать моего взгляда. Он сует мне в руку буклет.
«МАЖОРИТИЗМ — непризнанное состояние.
Мажоритизм — инвалидизирующее состояние развития, которое поражает 99 % населения в области умственного развития, включая самоанализ, внимание, эмоциональные способности и органолептическое развитие. Симптомы возникают с рождения и не поддаются лечению. К счастью, количество людей, страдающих мажоритизмом, снижается, люди начинают лучше понимать аутизм».
— Вы, должно быть, шутите, — говорю я и обхожу его, намереваясь войти в дом.
— Почему мы считаем бредовым состояние человека, чувствующего боль других и сопереживающего несчастью ближнего, почему мы заключаем, что он страдает от переизбытка эмоций? Почему подражать другим, чтобы слиться с толпой, более приемлемо, чем делать то, что в настоящий момент интересно тебе самому? Почему не считается грубым и невежливым прямой взгляд в глаза незнакомцу при первой вашей встрече или вторжение рукопожатием в его личное пространство? Почему считается пороком желание человека развивать первоначальную тему разговора, а не отвлекаться на комментарии своего собеседника? Почему мы считаем рассеянным того, кто теряется, если изменяется привычная обстановка, например предмет одежды оказывается не в ящике, а в гардеробе?
Я тут же вспоминаю о Джейкобе.
— Мне на самом деле нужно идти…
— Миссис Хант, мы полагаем, что можем помочь вашему сыну.
Я колеблюсь.
— Правда?
— Вам знакомо имя Дариуса Макколлума?
— Нет.
— Это парень из Нью-Йорка, из района Куинс, который питает настоящую страсть ко всему, что связано с поездами. Он был чуть старше Джейкоба, когда впервые захватил электропоезд, следовавший от Всемирного торгового центра до Геральд-сквер. Он брал покататься городские автобусы. Он сорвал стоп-кран в электропоезде и переоделся в работника городского транспорта, чтобы устранить неполадку. Он выдавал себя за консультанта по технике безопасности на железной дороге. Его привлекали более девятнадцати раз. У него тоже диагностировали синдром Аспергера.
По спине пробежал солодок, но не потому, что я замерзла.
— Зачем вы мне все это рассказываете?
— А о Джоне Одгрене вы слышали? В возрасте шестнадцати лет он зарезал старшеклассника школы в Садбери, штат Массачусетс. До этого у него уже конфисковали ножи и игрушечный пистолет, но за ним не наблюдалось агрессивного поведения. У него тоже синдром Аспергера, и он увлекается оружием. Но в результате нападения с ножом был поднят вопрос о связи синдрома Аспергера с насилием — хотя медицина, по сути, отрицает такую связь, в действительности дети, которым ставят подобный диагноз, скорее являются жертвами насмешек, чем преступниками. — Он делает шаг вперед. — Мы можем вам помочь. Мы можем сплотить аутистов по всему миру. Представьте себе всех матерей, которые выступят в вашу поддержку, как только поймут, что их собственные дети-аутисты вновь могут стать объектами насмешек невротипичных индивидов — и на этот раз ситуацию придется не просто «улаживать», их чад могут обвинить в убийстве, хотя при других обстоятельствах их поведение можно было бы принять за простое недоразумение.
Я хотела заявить, что Джейкоб невиновен, но — Господи помоги! — не могла вымолвить ни слова. Не хочу, чтобы мой сын был чьим-то символом. Я просто хочу, чтобы моя жизнь вернулась на круги своя.
137 
