— Заходите, — сказала Триш, отступая в сторону, чтобы пропустить их в квартиру, и едва не запутавшись в полотенце. — Я только оденусь.
— Да, конечно, — любезным тоном ответила сержант. — Не спешите.
— Пожалуйста, проходите, присаживайтесь, — твердо произнесла Триш, указывая на два больших черных дивана, стоявших по обе стороны от открытого камина. — Я быстро.
Вспоминая жалобы некоторых своих клиентов на беспринципных полицейских, она торопливо скинула футболку и полотенце и надела трусики, джинсы и спортивную рубашку в бело-розовую клетку. Носки и лифчик могут подождать, решила она, чистя зубы и полоща рот розовым эликсиром, потом встопорщила пальцами волосы, пока они не встали задорными черными шипами.
Глаза Триш от недосыпа ввалились и были обведены красными, как кайенский перец, кругами, и поэтому она потратила еще минуту, чтобы обвести их черной подводкой, а потом добавила чуточку Сухих румян на скулы и мазок помады на губы, чтобы не походить на пьяную панду. Окончательный результат оказался не слишком соблазнительным, но меньше всего она собиралась соблазнять кого-то из этих полицейских.
Триш босиком спустилась по винтовой лестнице и увидела, что констебль роется в бумагах на ее столе. От гнева голос ее прозвучал грубо:
— Что вы делаете? Я просила вас подождать меня там.
Он лениво обернулся и улыбнулся настолько нагло, что Триш, гадая, с какой целью он и эта высокая сержантша к ней явились, решила не предлагать им кофе. Самой ей до смерти хотелось кофе, хотя бы для того, чтобы заработали мозги, но ничего не поделаешь — придется потерпеть. Констебль даже не думал подчиниться ее словам, и черта с два она даст ему возможность копаться в своем столе, пока будет готовить кофе на кухне.
— Прошу, идите первым, — сказала она, еще раз указав на диваны.
К некоторому ее удивлению, он пошел ухмыляясь и устроился в дальнем углу дивана, на котором сидела сержант Лейси. Триш села напротив, подложив под болевшую спину алую, изумрудную и пурпурную подушки.
— Итак?
— Насколько мы поняли, — сказала сержант, — вы несколько раз были в доме Антонии Уэблок с тех пор, как похитили ее дочь, а также в доме ее бывшего мужа.
Поскольку никакого вопроса задано не было, Триш никак не отреагировала, даже когда молчание затянулось.
— Это верно? — наконец с удивлением спросила сержант.
— Если быть точной, в доме Антонии я была один раз и несколько раз звонила, а у ее бывшего мужа я была дважды. Я не поняла, что вы ждете моего подтверждения. Почему вы сразу не сказали?
Сержант улыбнулась, отчего ее лицо сделалось почти красивым.
— Скажите, пожалуйста, почему вы навещали их обоих?
— А как вы думаете? — Триш потерла лоб, а потом горевшие глаза. Остатки кошмара все еще плавали в ее мозгу. — Исчезла Шарлотта. Разумеется, я поехала. А вы бы не поехали?
— Хорошо знаете Шарлотту, да? — вклинился констебль, словно посчитал, что его начальница слишком медленно ведет беседу.
— Да. Ее мать — моя троюродная сестра. Как же мне ее не знать. — Триш сердито взглянула на него.
— Когда вы в последний раз ее видели?
— Полтора месяца назад. А что?
— Вы в этом уверены?
— Конечно, — ответила Триш, ощущая, как прорезается знакомая глубокая складка на переносице. — А почему, собственно, нет?
— По какому случаю вы виделись? — спросила сержант, по-прежнему вежливо и беспристрастно, в отличие от ее помощничка.
— Это был званый ужин, устроенный Антонией и Робертом Хитом. Шарлотта спустилась вниз, ей приснился страшный сон, и я вызвалась уложить ее назад в кровать.
— Понятно, — сказала сержант, сверяясь с записью в своей маленькой черной книжечке. — Когда точно был тот ужин?
— Позвольте мне посмотреть, и я вам скажу, — попросила озадаченная Триш. Разумеется, ей пришло в голову, что они подозревают ее в причинении Шарлотте вреда, но она сразу же отбросила эту мысль. Это было бы слишком нелепо. У них просто не может быть никаких доказательств.
Чувствуя на себе взгляды полицейских, Триш прошла к столу, нашла ежедневник и проверила дату ужина у Антонии.
— Дайте-ка взглянуть.
От раздавшегося прямо у нее за спиной голоса констебля Триш вздрогнула и круто развернулась, прижимая ежедневник к груди.
— Не смейте подкрадываться ко мне подобным образом, — сказала она, ей понадобилось мгновение, чтобы подавить испуг. — Нет. Не вижу причин, по которым я должна показывать вам мой ежедневник. Что все это значит?