72 
Она ждала ответа, но Триш молчала. Ее права были ей хорошо известны: она не обязана отвечать.
— И каждый следующий устраивал вас менее, чем предыдущий, — продолжала сержант. — Возможно, поэтому, как я думаю, вы на одной вечеринке заявили, что вся беда в том, что мужчины ведут себя как дети, дай им хоть полшанса, но не обладают очарованием детей и далеко не так привлекательны.
Триш с трудом удержалась от того, чтобы не воздеть в отчаянии руки. Бессмысленно описывать обстоятельства, при которых она сделала столь фривольное замечание, или объяснять, что она имела в виду. Лейси, похоже, настолько убеждена в своей фантастической теории, что, вероятно, не станет и слушать.
— Могу я спросить, кто нарисовал вам столь необыкновенную картину?
— Ну не надо, мисс Макгуайр, — сказала сержант Лейси, и в глазах ее, помимо отвращения, появилась жалость. Это было, пожалуй, хуже всего: жалость. Это позволяло предположить, что кто-то сумел убедить ее, будто Триш способна на самое ужасное — преступление против ребенка.
— В другой раз вы, насколько мне известно, сказали, что нет ощущения лучше, чем держать на коленях только что искупавшегося ребенка. — Триш не помнила за собой таких слов, но вполне допускала, что могла сказать это матери одного из своих крестников или одной из тех женщин, с детьми которых она сидела в те дни, когда еще не начала зарабатывать настоящих денег в адвокатской конторе. У кого угодно могло вырваться такое замечание, подумала она. И это действительно было чудесное ощущение: пухленький, ерзающий человечек, завернутый в полотенце, сидит у тебя на коленях и просит поиграть с ним или рассказать сказку.
Триш почувствовала, как к ее щекам прилила кровь, так что даже заныли зубы, и пожалела, что не умеет по-настоящему контролировать свои эмоции.
— Вам было трудно получить удовлетворение от секса со взрослыми, верно? И вам с большей легкостью удалось достичь его с детьми?
— Не говорите глупостей! — Эмоции захлестнули Триш, и ее голос зазвучал почти угрожающе.
— Детей так легко контролировать, когда они немного напуганы, не правда ли? Сначала вы причиняли им боль, чтобы показать, какую имеете над ними власть, а затем заставляли их…
— Довольно, — пылко проговорила Триш, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. — Вы должны понимать, что говорите чепуху.
— Возможно, вы не позволяли себе пройти весь путь до конца. Возможно, какое-то время вы останавливались, когда это просто щекотало вам нервы, вы причиняли боль, а затем отступали: порез на голове Филипа, ожог на руке Патрисии, синяки на руках Шарлотты. Возможно, вы никогда ничего по-настоящему не пробовали до прошлой субботы. Возможно, до этого вам удавалось получить требуемое удовлетворение с помощь порнографии. Так ведь? Сначала вы возбуждали себя с настоящими детьми, а затем, чтобы избежать риска, отпускали их и переключались на картинки на вашем мониторе. А потом, когда в субботу вы все же позволили себе продолжить, то обнаружили, что зашли дальше, чем хотели.
По мере того, как сержант Лейси продолжала высказывать свои нелепые, гнусные предположения, становилось очевидно, что она и ее коллеги перевернули все прошлое Триш, поговорив с ее друзьями и родственниками, и нарисовали себе портрет крайне неуравновешенной, опасно одержимой женщины, с нездоровым интересом к надругательствам над маленькими детьми, и способной к необычайной жестокости.
Триш стояла, заставляя стоять и сержанта, пока поток инсинуаций, обвинений и неправильно истолкованных фактов лился на нее вонючей грязной рекой. Она чувствовала себя замаранной, опороченной и бесконечно униженной. В каком-то смысле, думала она, слушая все это снова и снова, было бы легче услышать подобное из уст констебля, который столь хамски вел себя сегодня утром. Исходи эти обвинения от него, от них можно было бы отмахнуться, как от бреда сумасшедшего. Но, произнесенные Кэт Лейси, ее приятным голосом образованного человека, слетающие с губ на ее спокойном, привлекательном лице, они звучали почти правдоподобно.
Когда в конце концов сержант Лейси замолчала, ожидая комментариев, Триш провела тыльной стороной ладони по глазам. Слез там нет, сказала она себе, только обжигающий гнев.
— Вы просто не можете верить всему этому, — сказала она голосом, дрожавшим от сдерживаемого негодования. — Послушайте, мне жаль вас за то, что вас заставили сделать. Мне нечего ответить, кроме того, что все это абсолютно смехотворно. Я понятия не имею, что случилось с Шарлоттой. А если бы знала, то сообщила бы вам, как только узнала о ее исчезновении.
72 
