Последние отзывы

  57  

— Мы пошлем за кем-нибудь из его товарищей, мадам, — ответили мне.

Однако я сказала: нет! Я должна была сама убедиться, что о нем позаботятся, поскольку он поранился, выполняя мое приказание. Поэтому я настояла, чтобы его положили на кушетку и, послав за водой, сама промыла его раны.

Когда он открыл глаза и увидел, что я стою на коленях возле него, его глаза наполнились слезами.

— Мадам ля дофина, — прошептал он с недоверчивым удивлением и посмотрел на меня, как если бы я была каким-то божественным существом.

Мадам де Ноай могла бы сказать мне, что дофине не положено по этикету заботиться о слуге, но мне было наплевать на нее; я знала, что если мне придется вновь столкнуться со случаями, подобными тем, когда были ранены слуга и крестьянин, я буду вести себя точно так же. Мои действия были естественными, и поскольку я постоянно действовала без долгих раздумий, полагаю, это было моей положительной чертой.

Об этих случаях судачили и несомненно преувеличивали их значение; и при моем появлении на людях приветствия в мой адрес становились еще неистовее. Обо мне создавалось такое представление, которое я никак не заслуживала. Я была молода и красива и, несмотря на толки о моем легкомыслии, слыла хорошей и доброй и заботилась о народе так, как никто о нем не заботился после Генриха Четвертого, который сказал:» У каждого крестьянина в воскресенье должна быть курица в горшке «. Я придерживалась такого же мнения. Мой муж был также добрым человеком. Вместе мы вернули вы Францию к хорошим временам. Все, что нужно было сделать, — это подождать, пока умрет этот старый негодяй и наступит наше время.

О муже стали говорить как о Людовике Желанном.

Это постоянно воодушевляло нас. Мы хотели стать добрыми королем и королевой, когда придет наше время. Однако мы помнили, что не выполнили своего первого долга — не дали стране наследников. Я догадывалась, что Луи думал о скальпеле, который мог бы освободить его от физического недостатка. Но освободит ли? Имеется ли в этом абсолютная гарантия? А если все окончится неудачей…

Были и другие постыдные моменты, о которых мне не хочется думать. Бедный Луи, его угнетало чувство ответственности, он был подавлен своей несостоятельностью и глубоко осознавал свои обязательства. Иногда я видела, как он бешено работал в кузнице, на наковальне, полностью изматывая себя и, едва добравшись до кровати, словно мертвый засыпал.

Мы хотели быть добрыми, но столь многое противостояло нам… и не только обстоятельства. Мы были окружены противниками. Я никогда не переставала удивляться, обнаружив, что кто-то ненавидит меня. Мои наиболее легкомысленные беседы всегда обсуждались, и из них делались не правильные выводы. Тетушки злонамеренно следили за мной, хотя Виктория испытывала некоторую грусть. Она действительно верила, что они могли помочь мне и что я совершила большую ошибку, отнесясь с пренебрежением к Аделаиде в случае с Дюбарри. Мадам Дюбарри могла бы оказаться полезной, однако из-за моего отношения к ней она стала просто игнорировать меня. У нее были свои неприятности, и мне представляется, что в первые месяцы 1774 года эта женщина испытывала большое беспокойство.

В» Льежском альманахе «, ежегоднике, который специализировался на предсказаниях будущего, было помещено краткое сообщение о том, что» в апреле знатная дама, которая является баловнем судьбы, сыграет свою последнюю роль «. Все сходились во мнении, что речь идет о мадам Дюбарри. Была только одна возможность, когда она могла потерять свое положение, — смерть короля.

Первые месяцы того года были какими-то беспокойными, соединяя тревожные ожидания с самым безудержным весельем. Я посещала все балы в Опера, которые можно было посетить, и постоянно думала о прекрасном шведе, который произвел на меня глубокое впечатление, и гадала, предстоит ли мне новая встреча с ним и как она пройдет, если я случайно действительно встречусь с ним. Однако больше я не видела его.

Я обнаружила новую противницу в лице графини де Марсан, гувернантки Клотильды и Елизаветы, которая дружила с моим старым недоброжелательным гувернером Луи, герцогом де Вогюоном. Он ненавидел меня больше всего на свете, поскольку я застала его подслушивающим у двери. А когда Вермон критиковал опекунство мадам де Марсан над принцессами, в плохом влиянии на них обвинили меня. Некоторые мои служанки передавали мне высказывания мадам де Марсан, считая, что я должна быть в курсе дела.

  57