– Не думаю, чтобы у него были угри, – сказал Валландер. – Самое важное – угадать, что у него под париком.
– Я тут кое-что разузнала, – сказала Анн-Бритт. – Я позвонила мастеру по парикам в Стокгольм и спросила, есть ли какой-то лимитирующий фактор. Иными словами – как много собственных волос можно уместить под париком. Оказалось, что на этот вопрос однозначно ответить невозможно.
– То есть он вполне может иметь пышную шевелюру, – задумчиво заключил Валландер.
– Эта программа много чего умеет, – перебил Мартинссон. – Она может, к примеру, оттопыривать и прижимать уши. Носы сплющивать.
– Думаю, это ни к чему. Физиономия оказалась точно такая, как на фотографии.
– А цвет глаз? – спросил Мартинссон.
Валландер ненадолго задумался:
– Голубой.
– А зубы ты ее видел?
– Не ее, а его.
– Видел?
– Не приглядывался, но, по-моему, хорошие зубы. Белые.
– Психопаты, как правило, очень мнительны и брезгливы, тщательно соблюдают все правила гигиены, – сказал Мартинссон.
– Откуда мы знаем, что он психопат?
Мартинссон сделал глаза на портрете голубыми. Потом подвигал мышкой, и портрет улыбнулся, показав ровные белые зубы.
– А лет ей сколько?
– Не ей, – снова поправил Валландер. – Ему.
– Но ты-то видел женщину. Ты только потом понял, что это мужчина, – сказала Анн-Бритт.
Она была права. Он видел женщину. И при определении возраста надо исходить из того, что перед ним была женщина.
– Когда женщина так накрашена, возраст определить трудно, – сказал он. – Но фотография, судя по всему, сделана недавно. Я бы сказал, что ей около сорока.
– Высокая? – спросил Мартинссон и добавил: – Когда она шла к туалету, она все еще была женщиной.
Валландер призадумался.
– Скорее всего, метр семьдесят – семьдесят пять.
Мартинссон щелкнул клавишами.
– Теперь фигура, – сказал он. – Была у нее накладная грудь?
Валландер понял, как мало он успел заметить.
– Не знаю, что и сказать.
Анн– Бритт посмотрела на него, чуть улыбаясь.
– Во всех научных трудах утверждается, что мужчины первым делом смотрят на женский бюст, – сказала она, – большая грудь или маленькая. Потом на ноги. Потом – на попу.
Мартинссон хохотнул. Валландер вдруг ощутил весь идиотизм ситуации. Он должен дать мужскую оценку женщине, которая на самом деле не женщина, а мужчина, но все равно ее надо рассматривать как женщину, пока Мартинссон не введет в компьютер все необходимые данные.
– На ней была куртка, – сказал он. – Может быть, я нетипичный мужчина, но на бюст я не обратил внимания. К тому же стойка там высокая. И не могу сказать, как она выглядела сзади – ее сразу же заслонили танцующие. Народу было полно.
– Ладно, у нас и так немало данных, – ободряюще сказал Мартинссон. – Сейчас главное – вычислить, какая у него на самом деле прическа.
– Боюсь, что вариантов сотни, – сказал Валландер. – Может быть, стоит дать в прессу только лицо без парика. В надежде, что кто-то опознает его, если устранить вводящую в заблуждение женскую прическу.
– ФБР утверждает, что это почти невозможно.
– Давайте все-таки попробуем.
Вдруг ему пришла в голову еще одна мысль.
– А кто говорил с медсестрой в больнице? Ну, с той, которая отвечала на вопросы лже-Лундберга о здоровье Исы Эденгрен?
– Я, – сказала Анн-Бритт. – Собственно говоря, этим должен был заняться Ханссон, но вышло так, что пришлось говорить мне.
– Что она запомнила?
– Не густо. Сконский выговор.
– Настоящий?
Она оторопело уставилась на него.
– Смотри-ка, – сказала она, – можно подумать, что ты подслушивал. Она как раз сказала, что с выговором было что-то не так, хотя не поняла, что именно.
– То есть можно предположить, что выговор деланный?
– Да.
– А какой голос? Низкий, высокий?
– Скорее низкий.
Валландер попытался вспомнить вчерашний короткий разговор в «Амиго». Луиза ему улыбнулась, потом сказала, что собиралась пойти в туалет. И вспомнил – она старалась говорить, как женщина, но голос у нее в самом деле низкий.
– Это он звонил, – сказал он. – Можно считать, что это он. Хотя доказательств, понятно, нет.
Он подумал, что сейчас они как раз в том составе, в каком бы ему и хотелось работать, – ближайшие сотрудники. Анн-Бритт и Мартинссон. Даже Ханссон не входил в этот его узкий круг.
– Давайте обсудим, – сказал он. – Сядем в комнате для совещаний.